"Качай маятник"! Особист из будущего - Юрий Корчевский

– А тебе не показалось? – спросил я его.

– Не, вот как вас видел.

Водителю я верил – уже полгода с ним ездил. Молодой, но рукастый. Кисти рук вечно мазутные, но в технике разбирается. Машина у нас старенькая, но всегда на ходу была.

– Семен, ты потише говори – шепотом, и смотри, куда ноги ставишь, чтобы ветками не хрустел.

Однако аковцы машину нашу заметили и сделали засаду. Когда мы подошли к ним на полсотни метров, они открыли автоматный огонь.

Мы сразу залегли. Пули щелкали по стволам деревьев, сбивали листву. Далековато они начали стрельбу, лес – не открытое поле.

Я улегся поудобнее, положил ствол «ППШ» на развилку сучков.

Вот впереди блеснул огонек выстрела. Я дал ответную очередь. Раздался вскрик. Попал! Не убил – иначе противник не кричал бы, – но ранил и, надеюсь, вывел из строя.

Я переменил позицию – отполз вперед и вправо. Слева от дороги, где залегли лейтенанты, раздалась короткая очередь. Молодцы хлопцы, стреляют экономно, прицельно. Когда стреляют, чтобы психологически подавить противника, очередь бывает длинной, веером. А два-три патрона – это всегда прицельно.

Немного позади меня, оглушив, бухнул карабин Семена, нашего водителя.

– Кажись, попал, товарищ капитан.

– Ты сам под пулю не попади. Выстрелил – меняй позицию.

– Ага, понял.

На дорогу на мгновение выскочил человек, взмахнул гранатой и тут же упал, сраженный очередью одного из лейтенантов. Граната сработала в руке, громыхнул взрыв. Среди врагов раздались крики, ругань – осколками зацепило, аковцы ведь все рядом были. В лесу бросать гранаты – чистой воды самоубийство. Зацепит граната ветку, изменит траекторию, и неизвестно еще, кому от взрыва хуже будет – врагу или тебе.

После взрыва стрельба с противоположной стороны стихла, потом затрещали кусты – как будто стадо кабанов на водопой шло. Видно, не выдержал противник-то, покидает поле боя.

– За мной, вперед! – скомандовал я.

Держа автоматы наготове и не выходя на дорогу, мы, лавируя между деревьями, двинулись к оставленной позиции противника. Вот лежит один, истекший кровью, вот гранатометчик с оторванной рукой, в кустах еще двое – убиты наповал.

От дороги полоса примятой травы, политая кровью, на

кустах сломаны ветки. В группе раненый есть, а может – и не один. Надо преследовать, далеко не уйдут.

Встав цепью, мы пошли по следу. Метров через двести увидели лежащего на земле брошенного раненого. Он уже хрипел, закатив глаза.

– Не жилец! – определил я.

Итого – пятеро погибших. Сколько же человек было в группе? Судя по стрелявшим – не больше десятка. Тогда наши шансы почти уравнялись.

Поляки уходили на север, в сторону пущи. До нее – километров пять. Я хорошо изучил карту и представлял, что через пару километров наш лес закончится. На опушке хутор, потом – болото, судя по карте – проходимое, а потом – пуща. Уйдут туда – только с дивизией их и искать.

Надо догонять. Если поляки доберутся до хутора, укроются в домах – поди выковыряй их оттуда.

– Бегом!

Соблюдая осторожность, мы перешли на бег трусцой. В полную силу бежать нельзя – быстро выдохнемся, на ногах сапоги, а не тапочки, да и бежать по лесу тяжело – не подвернуть бы ногу на корнях.

– Стой!

Померещилось, или вправду человек за деревом лежит? Держа его на мушке, я подошел ближе. Еще один ранен – в бедро, кровью истекает. Увидел меня – попытался до кобуры дотянуться, но сил уже не хватило, и рука безвольно упала. Тоже не жилец. Даже если мы бросим преследовать аковцев и погрузим раненого в полуторку, довезти все равно не успеем.

Я хотел пристрелить его, да раздумал: выстрел аковцам покажет, где мы. Торопятся поляки, боятся не успеть – даже раненого до хутора не понесли, сбросили обузу.

– Вперед!

Пока замешкались с раненым, удалось восстановить дыхание, и снова – бегом.

Выскочили мы на опушку, а поляки в избу рубленую забегают. Я успел двоих заметить. Теперь засядут за бревенчатыми стенами, и поди подберись к ним. Одно хорошо – бежать больше не надо. Марш-броски я еще с училища не любил.

Я расставил своих подчиненных, окружив избу. Сил для штурма маловато, и в лоб идти нельзя – расстреляют. И граната у меня одна, правда – мощная, «Ф-1».

– Алексей, огонь по окнам! Высунуться им не давайте!

С двух сторон застрекотали автоматы, пару раз солидно бухнул карабин Семена.

Я рванулся вперед. Пока не опустели у лейтенантов магазины, надо подбежать поближе.

Через несколько секунд стрельба стихла.

Я упал в густую траву и достал гранату. Далековато до избы – не доброшу. А мне в окно попасть надо. Если граната во двор упадет, проку будет мало. Стены избы бревенчатые, осколки их не пробьют. А мне самому придется худо – разлет осколков у «Ф-1» большой.

Но лейтенанты не подвели. Несколько секунд задержки – понятное дело, магазины меняли, – и автоматы снова затрещали.

Я вскочил, едва не поскользнувшись на траве, и снова бросился к дому.

Успел добежать до забора. Какое-никакое, а укрытие.

Изба основательная – пятистенка; бревна – сосна в обхват. Серьезно строили, на десятилетия.

Я примерился к окну – благо, что стекла от первых попаданий повылетали, – вырвал чеку и швырнул гранату в окно. Гулко ахнуло, потом из окна потянуло дымком. Тротиловая гарь или дом загорелся?

Распахнулась дверь, и на крыльцо выбросили автомат.

– Не стреляйте, панове жолнежи! Сдаемся!

– Выходите с поднятыми руками!

На крыльцо вышли двое. Оба были в изорванной польской униформе. Им только конфедераток на голову не хватает.

Подскочили мои лейтенанты. Пока я держал поляков на мушке, они сняли с них брючные ремни и стянули им руки за спиной.

Держа перед собой автомат, я вошел в дом. В сенях – никого. В одной комнате лежало двое убитых, в другой под кроватью пряталась хозяйка. Увидев меня, она от испуга закричала.

– Тс! Все хорошо! Я советский офицер, успокойся!

Женщина замолчала.

– Вылезайте, поляки вам больше не помешают.

За ноги мы выволокли убитых во двор, подобрали их оружие. Я отстегнул магазин автомата – немецкого МР-40, что был у поляка. В нем оставалось два патрона. Недолго бы они продержались, потому как у второго магазин был вообще пуст. Так вот почему они засаду в лесу не сделали – старались

оторваться от нас, знали, что пуща рядом и в ней леса непроходимые.

Мы повели пленных к машине. Когда проходили мимо раненого аковца, уже умершего от кровопотери, пленные зубами от злости заскрежетали, когда же миновали второго, поляки ругаться стали: