Чужая война - Наталья Игнатова

– Их у нас давно делают, – ответил, набравшись наконец смелости, румяный коренастый крепыш. – Уже лет тридцать.

– Да. – Шефанго уважительно кивнул. – Давно.

– А ты кто будешь? – поняв, что нелюдь настроен вполне дружелюбно и, несмотря на клыки, не собирается хватать и грызть кого попало, парень осмелел окончательно.

– Мое имя Эльрик де Фокс. – Беловолосый вежливо протянул меч высокомерному, молчаливому оружейнику.

– Эрик?

– Эльрик.

– А к нам зачем? Тоже воевать?

– Тоже. Я не к вам, я к вашему герцогу. – К императору!

– Императором он станет, когда победит.

– Чего ты ищешь в нашей стране, шефанго? Готы воевали с вами испокон веков, зачем ты пришел ко мне?

– Испокон веков с нами воевали отнюдь не готы. Ты слишком молод, герцог, чтобы заглядывать так далеко в прошлое. Я не буду лишним в твоей армии.

– Не сомневаюсь. Но почему я должен доверять тебе?

– А почему нет? Что нам делить? Ямы Собаки воюют с вами на море, а мы с тобой сейчас на Материке, и до моря больше месяца конного пути. Ямам Собаки не нравится нынешний император. Тебе – тоже. Ямы Собаки не любят анласитов. И ты призываешь людей вернуться к старым Богам. Идея ущербна сама по себе, но ведь это идея.

– Ты всегда так дерзок с властителями?

– Увы.

– У меня нет денег на плату наемникам.

– Я сказал, что мне нужны деньги?

– Что же нужно тебе, если ты не веришь в мою победу и смеешься над моими чаяниями?

– Победа как раз и нужна. А еще… знаешь, у вас тут интересные мечи. Люблю все новое.

– Ты очень странный, шефанго.

– Ты даже не представляешь, герцог, какой я странный.

Честное слово.

Эта война была длинной, как все гражданские войны, Эта война была заведомо обречена на поражение.

Но было в ней некое благородное безумие, то самое, что заставляет кровь вскипать, а сердце биться яростно и люто. Безумие, которое вспоминается потом разве что в звонких балладах да в черных криках обожравшихся воронов.

Старые Боги и Бог анласитов. Жестокость на жестокость. И сила на силу. Мятежники, считающие себя Властью. И Власть, все еще зыбкая, не укрепленная стенами крепостей и вековыми традициями.

Это была славная война, хоть и не любил Эльрик такие войны. А меч – длинный, тяжелый клинок, незнакомый, удивительный, странный – стал таким же естественным продолжением его, каким был топор. И так же гудел он, распарывая податливый воздух, с таким же хрустом врубался в тела врагов, крушил шлемы и черепа, проламывал кирасы, дробил кости под гибкими кольчугами.

Герцог Отто де Гилгат, которого называли все, кроме Эльрика, «наш император», одерживал поначалу победу за победой. Он был умен, этот немолодой уже человек. И знал, в чем сила и в чем слабость его армии.

Де Гилгат сумел окружить себя верными людьми, разумными командирами и славными рубаками. Он сумел организовать свои войска, ввести в них почти такую же дисциплину, как та, что царила в стане противника. Но почти – еще не значит такую же. Да. Эта война была обречена на поражение. А ведь Эльрик почти поверил, что они победят. Поверил…

* * *

Ворота вылетели с грохотом, и не успели еще обломки досок и стальные полосы оковки упасть на землю, а в пролом уже врывалась орущая, рычащая, гремящая железом, пахнущая потом и кровью толпа.

Нет, не толпа. Армия.

Бились за каждый камень. За каждую пядь двора. За каждую ступень в донжоне.

Но неудержим был холодный, нечеловеческий какой-то напор закованных в сталь рыцарей. Рыцарей со знаком Анласа на серых плащах.

«Бич Божий!» – громом неслось под сияющими небесами. Бич Божий.

Эльрик рванулся из воспоминаний, застонал, сжимая голову руками. Он не хотел вспоминать. Не хотел. Не…

* * *

– Дверь! – рявкнул де Фокс. И двое оставшихся латников заложили массивный стальной засов. На сколько хватит его? На сколько удержит холодная сталь волну «Бичей»?

– Император? – Один из воинов, тот самый неразговорчивый оружейник, в лавке которого Эльрик в первый раз увидел длинный двуручный клинок, обернулся к своему господину.

– Я в порядке, Ханс. Мы еще повоюем. Эльрик, это все, кто выжил?

– Да, герцог. – Шефанго бросил топор в петлю на поясе. – У вас хорошие мечи, но драться ими здесь несподручно.

– Ты все о мечах.

– Почему нет?

В дверь ударили. Сильно. И как-то спокойно. Они вообще были очень спокойны, рыцари нового ордена, созданного специально для борьбы с еретиками и язычниками.. Специально для борьбы с такими, как солдаты мятежного герцога Отто де Гилгата.

– Они сжигают тела, – пробормотал второй латник. Высокий и худой, он был бледным от природы, а сейчас, раненый, казался – и вовсе прозрачным. – И они сжигают живых. Если берут живыми. Вы нужны им живым, мой император.

– Очищение. – Взгляд де Гилгата стал слегка безумным, словно тучи наползли на чистое небо. – Очищение огнем. Посвящение их страшному богу. Они хотят, чтобы он забрал наши души.

Герцог огляделся затравленно. Но не было выхода из тесной комнаты на самой вершине башни. Не было выхода, кроме как в заложенную засовом дверь, уже трещавшую под монотонными, расчетливыми ударами.

– Что ж. – Отто де Гилгат улыбнулся. Улыбнулся искренне и чисто. Светло. – Мы делали, что должно. Осталось лишь погибнуть с честью.

Он вытащил из-под кольчуги висящий на потертом кожаном шнуре амулет. Старый, очень старый. Люди могли бы даже назвать его древним. Потемневший от времени символ Постижения, священный Многогранник.

– У тебя еще есть время посмеяться над нашей наивностью, Эльрик. – Светлые, теплые глаза задумчиво смотрели в красные бельма шефанго. – Ты ведь всегда считал нас детьми, играющими в свои смешные игры. Игра за – канчивается. Я только прошу тебя, уж не знаю, зачем мне это сейчас… Я прошу: поверь, что это жизнь. Для нас – жизнь. Была.

Эльрик молчал. Дрогнула, едва не сорвавшись с петель, тяжелая дверь. Неудобно, очень неудобно было выбивать ее, стоя на маленькой площадке на вершине узкой винтовой лестницы.

Но «Бичи» не умели отступать.

И черная муть безумия уже начинала перехлестывать через край. Только не сейчас… Нет. Чуть позже…

Замок горел, и дым струйками проникал в крохотную комнатку, щекотал ноздри, першил в горле, щипал глаза.

Огонь горел, пожирая корчащиеся тела людей. Живых людей. Людей, которых убивали только для того, чтобы убить. Чтобы очистить. Огнем.

– Они возьмут вас живым, император, – тихо сказал Ханс.