Хаски и его учитель белый кот. Том 1 - Жоубао Бучи Жоу

Он не успел закончить, как Чу Ваньнин решительно прервал его:

— Тут нечему удивляться. Возможно, твои воспоминания о спасении Мо Жаня просто стерты иллюзией. В любом случае, ни я, ни Сюэ Мэн не спасали его. Раз Мо Вэйюй говорит, что это ты его спаситель — значит это был ты.

Ши Мэй не знал, что сказать.

— Хочешь сказать, что этот Бог может поменять местами души людей? — этим вопросом Чу Ваньнин отрезал все возможные возражения.

Изначально он не был готов надеть на другого свое свадебное платье и после пробуждения планировал рассказать Мо Жаню всю правду. В глубине души, он даже надеялся, что тот сам поймет, что человек в его иллюзии не Ши Мэй, и изменит свое отношение к нему. Однако…

Признание Мо Жаня в конце их кошмара оказалось слишком смущающим для Чу Ваньнина.

Проснувшись, он заглянул в блестящие черные глаза Мо Жаня и на мгновение допустил мысль, что, возможно, есть человек, который искренне заботится о нем.

Такая скромная мечта... Понадобилось так много времени, прежде чем эта маленькая тайная надежда посмела на секунду выглянуть из темного угла его сознания.

Но все это было лишь пустым потворством собственным желаниям.

Кровь, которую он пролил, раны, которые он получил ради него... Мо Жань ничего не знал о них. И не нужно ему знать.

Чу Ваньнин не был слепым глупцом. Мо Жань мог ничего и не говорить, ведь его Учитель уже давно заметил, как сильно Мо Вэйюй дорожит этим нежным и прекрасным юношей. Рядом с таким солнечным человеком кто бы заметил прячущуюся в пыльном углу деревянную марионетку Чу...

Тем не менее, когда он услышал признание Мо Жаня, это его «я всегда любил тебя», Чу Ваньнин почувствовал, что он понес полное и позорное поражение.

То объятие внутри иллюзии, когда он касался Мо Жаня, было лишь милостыней, которую он украл у Ши Мэя. И хорошо, что Мо Жань никогда не узнает, что то теплое касание было прощальным даром совсем другой жалкой душе.

Чу Ваньнин никогда не верил, что Мо Жань когда-нибудь влюбится в него, поэтому с самого начала делал все возможное, чтобы подавить свои чувства. Он упорно работал над собой, запретив себе любое проявление симпатии к Мо. Нельзя смотреть на него, нельзя заставлять его, нельзя тревожить его и, точно, нельзя трогать…

Безрассудная любовь и восторженная одержимость бурно растут только на благодатной почве юности. Когда Чу Ваньнин был молод, он тоже надеялся, что кто-нибудь захочет остаться рядом с ним навсегда. Но шли годы, он ждал и ждал, а этот человек так и не появился. Со временем его имя в мире совершенствующихся стало слишком известным. Люди с восхищением смотрели на Чу Ваньнина как на недостижимую гору, чуждую человеческих слабостей. И, со временем, он принял эту роль и стал той самой недосягаемой вершиной без чувств и желаний.

Он будто бы спрятался в коконе, и время непрерывно ткало все новые нити шелка, укрепляя стены его убежища. Сначала сквозь стенку снаружи еще просачивается свет, но год за годом кокон становился все плотнее, и настал момент, когда он больше не смог ничего увидеть. Внутри кокона остался только он сам и темнота.

Чу Ваньнин не верил в любовь с первого взгляда или предопределенность случайных встреч и уж точно не хотел преследовать кого-то в надежде на взаимность. Если даже настанет день, когда он разгрызет шелковые стены и, обессиленный, вывалится из своего убежища, разве хоть кто-то там, снаружи, ждет его?

Ему нравился Мо Жань, но этот юноша был слишком молод, слишком непонятен и слишком горяч. Чу Ваньнин предпочел бы держаться в стороне от его огня, чтобы однажды не сгореть в нем дотла.

И хотя он предпринял все шаги, чтобы оградить свое сердце, этого оказалось недостаточно.

Он не понимал, что сделал не так.

У него осталось так мало иллюзий, но и они сегодня утонули в холодном дожде, затянувшем все его небо.

— Учитель, посмотрите туда! — испуганный крик Сюэ Мэна вернул Чу Ваньнина к реальности. Он оглянулся и увидел, что в плавильном горне расплавленный металл вновь пришел в бешеное движение. Чжайсинь Лю вновь вырвался из пылающей лавы, однако глаза древесного духа были пусты, и он совершенно точно не контролировал себя. В руках у Духа Ивы мерцал божественный меч Гоучень Шангуна.

— Бежим! Быстрее! — приказал Чу Ваньнин.

Второй раз повторять не пришлось, ученики немедленно бросились к выходу.

Контролируемый невидимой силой древесный дух поднял голову к небу, открыв рот в беззвучном крике. Опутывающие его железные цепи громко загремели. Хотя никто не произнес ни слова, в голове у каждого раздался голос:

«Останови их! Никто не должен уйти!»

Сюэ Мэн побледнел:

— Кто-то говорит у меня в голове!

— Не обращайте на него внимания! — крикнул Чу Ваньнин. — Это вторая техника Чжайсинь Лю — Секрет Потерянного Разума! Просто бегите!

Теперь, когда он это сказал, все остальные вспомнили, что когда Чжайсинь Лю был еще в сознании, он рассказал им об этой технике. Техника Секрет Потерянного Разума использовала жадность и желания, живущие в сердцах людей, чтобы заставить их убивать друг друга.

И, действительно, в голове Чу Ваньнина раздался шепот:

«Чу Ваньнин, ты не устал притворяться? Уважаемый образцовый наставник, Юйхэн Ночного Неба... Такой великий человек может только тайно любить своего ученика. Ты дорого заплатил за эту любовь, но он совершенно не ценит твоих усилий. Этот мальчик никогда не посмотрит на тебя, как на того милого и нежного братишку Ши Мэя. Насколько же ты жалок?»

Лицо Чу Ваньнина потемнело. Он полностью проигнорировал шум в ушах и продолжил бежать к выходу.

«Иди ко мне. Возьми этот меч и убей Ши Мэя. Никто больше не встанет между вами. Иди ко мне, я могу помочь тебе получить то, что ты так желаешь, помогу сделать так, чтобы тот, кто так дорог тебе, полюбил тебя. Иди ко мне...»

Чу Ваньнин сердито закричал:

— Дерзкий негодяй, убирайся к черту!

Остальные, очевидно, тоже слышали предложения голоса осуществить их тайные желания. И, хотя скорость движения замедлилась, все ученики Чу Ваньнина продолжали успешно бороться с искушениями. Чем ближе они были к выходу, тем безумнее становился Чжайсинь Лю. Шипение в головах превратилось в вой:

«Подумай еще раз! Покинув это место, ты уже никогда не получишь