Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Дедушка! - позвала она. - Откройте, я знаю, это вы. Откройте, я хочу с вами поговорить!
Раздался щелчок, и в замке повернулся ключ. Вид у вошедшего Гуго Лароша был суровый. В вытянутой руке он держал фонарь.
19 Крутой поворот
Замок Гервиль, в тот же вечер
Элизабет уставилась на деда, застывшего на пороге. Кровь стучала у нее в висках, ей было страшно, так как она была уверена, что в этот самый момент решается ее судьба. Шаг вперед это будет или шаг назад, но все изменится.
Не прочти Элизабет дневниковые записи Катрин, быть может, она и отступила бы перед этим человеком, одержимым демонами, но мать над ним восторжествовала: она бежала из этого ада и несколько лет прожила, чувствуя себя по-настоящему счастливой.
Молодая женщина ощутила в себе новые силы. Нет, жертвой она не будет! И смело шагнула вперед.
- Я хочу с вами серьезно поговорить, дедушка, - четко произнесла она. - Давайте пройдем в столовую! Еще я бы с удовольствием поужинала.
Не ожидавший такого приема, помещик подозрительно на нее посмотрел. Он колебался. Когда гнев поостыл, Гуго Ларош осознал всю гнусность совершенного им. Тогда все было как в тумане, однако он вспомнил, что, перебрав спиртного, надругался над юной Жермен.
- Дедушка, вы меня слышите? - переспросила Элизабет. - Мне нужно сказать вам очень много. И первое - это то, что я не позволю себя наказывать, как ребенка, и требую возвращения Бонни!
- Леандр недавно впустил ее в дом, так что она уже в кухне, готовит ужин, - буркнул Ларош.
- А Жермен?
- Она должна была взять выходной в воскресенье, как обычно. И тут твоя гувернантка заявляет, что Жермен хочет переехать в Пуатье! Я уже сказал тебе: завтра ей на смену придет женщина, Алин.
Хозяин дома выглядел удрученным и, пожалуй, смущенным. Элизабет поняла, что опасаться ей нечего, поэтому быстро вышла из комнаты, чтобы убедиться, что Бонни действительно дома.
Не дожидаясь деда, она побежала в кухню, где уже очень вкусно пахло. Тушились овощи, на сковороде жарилось мясо.
Там было очень светло благодаря трем светильникам из опалового стекла, свисавшим с потолочных балок. За столом сидели старик Леандр и Алсид, в руке у каждого - бокал с вином, а возле большой чугунной печи, повязав фартук на раздавшейся талии, суетилась Бонни.
Элизабет бросилась к ней на шею, испытывая невероятное облегчение. Объятия они разжали не сразу.
- Ты тут, моя Бонни! Как я рада! Я очень волновалась, что ты заблудишься в незнакомой местности!
- Нет, мадемуазель, я была в деревне.
- С Жермен? Почему она от нас уходит? Думаю, дед рассчитал ее в припадке бешенства, и я постараюсь сделать так, чтобы она вернулась.
Бонни, быстро отведя глаза, уставилась в кастрюлю с густым супом. Ей было трудно лгать Элизабет, но она обещала сохранить эту историю в секрете. Никогда ей не забыть отчаянные мольбы Жермен: «Ради всего святого, мадемуазель не должна ничего узнать! И мои мать с отцом! Я только вам, Бонни, доверилась. Если еще кто-то узнает, клянусь, я брошусь в Шаранту!»
- У Жермен есть гордость. Кому понравится, если его уволят без серьезной причины. - Гувернантка вздохнула. - И потом, девочке хочется пожить в большом городе. Пока ей не сыщется замена, я, раз уж вернулась, постою у плиты. Мне это даже в удовольствие!
Элизабет не заметила наигранно веселые нотки в голосе Бонни. Ей предстояло трудное сражение, и она направилась прямиком в столовую, к деду.
В выложенной камнем топке камина горел яркий огонь. Гуго Ларош как раз зажигал керосиновые лампы, расставленные тут и там.
«В этой комнате мы ужинали двенадцать лет назад, - подумала Элизабет. - Родители, бабушка, дед и я. А в живых осталось только двое».
- Ты хотела поговорить? Я слушаю! - не слишком уверенно произнес Ларош.
Взгляд его устремился к серебряному подносу с бутылкой коньяка и хрустальными стаканами. Однако он не спешил браться за спиртное. К нему понемногу возвращалась память, и от этого кровь стыла в жилах. Затравленный взгляд Жермен, пока он ее насиловал, разметавшиеся по подушке светлые волосы девушки и ее слезы после того, как он вскочил, ужасаясь содеянному…
- Признаю, мне не следовало вступать в связь с Ричардом Джонсоном, - начала Элизабет. - Я влюбилась в него еще в Нью-Йорке, он мне нравился, и, когда мы встретились во Франции, я не устояла. Я искренне его люблю. Вы оскорбляли меня, как прежде мою маму, хотя сами небезупречны и прекрасно это знаете.
Гуго Ларош повернулся и посмотрел на внучку. Он пытался быть с ней строгим, но у него это плохо получалось.
- В чем еще ты меня упрекнешь? Что я слишком сильно тебя люблю? Или есть еще претензии?
Элизабет смутилась. Дед был на грани паники, он, такой неумолимый и авторитарный!
- Нет, мне вы зла не причинили, по крайней мере пока. Но я только что прочла дневник, которому мама поверяла свои мысли и опасения. Там говорится и о вашем… влечении, которое вполне можно назвать кровосмесительным.
- Кровосмесительным? Что за чушь! Это была любовь! - ответил дед, смутившись. - Я ее любил и ревновал. Ничего дурного я Катрин не сделал. И доказательство тому - что она меня простила, когда уже была женой и матерью. Это был твой третий день рождения, и вечером мы с ней долго разговаривали. Адела устроила полдник в парке, Гийом тоже присутствовал, и я предложил ему, в который раз, переехать жить в замок и помогать мне. Он отказался. Потом мы с Катрин гуляли по аллеям, и я признался, как сожалею о своих поступках. И, видит Бог, она была сама доброта и понимание! Простила все и даже поцеловала меня в щеку.
Это признание лишь укрепило Элизабет в ее намерении. Хватит конфликтов, тревог и жестокости!
- В таком случае, дедушка, в память о ней пообещайте впредь сдерживаться! Я согласна помогать вам управлять поместьем, но не менее деятельного помощника вы обретете в лице Ричарда Джонсона. Жители Монтиньяка уже чешут языками, и моя репутация пострадала, отчего страдает моя родня - дяди и дедушка Туан. Если мы объявим о помолвке и скорой свадьбе, слухи затихнут сами собой. Думаю, вы
