Наследие - Виталий Храмов

Лишь Сумрак никак не реагировал на любые объемы проходящей через него Силы. Лишь незаметно для себя переходя в сумеречную форму. Это означало, что человеческие пределы прочности исчерпаны.

Так вот за это время, меньше чем за пару месяцев, маги увеличили свою мощь в разы. Нис стал полноценным повелителем, ненамного от него отстала Чума, стремились догнать чумную пару и остальные маги. Синеглазка уже забыла, когда ее Сила – заканчивалась, когда ее настигал прежний бич – магическое истощение.

Возможно, сам Сумрак был уже повелителем магии. Однако, доработав плетение Скрыт, он не только скрывал себя от всех видов наблюдения, но и мог теперь использовать магию прямо со Скрытом. Потому никто не видел его объема Силы, никто не видел Силы его ауры. Как и у Хранителей.

Хранители участвовали в их жизни, в их борьбе. Но как взрослые – в детских играх. Если просят, повозятся с ними. Не просят – они не лезут, сидят или идут в сторонке, занятые целиком какими-то своими мыслями. Похоже было, что они так и не смогли ощутить свою причастность к этому Миру, чувствовали его чуждость. Свою чуждость Миру, этим людям. Были, как и Сумрак, молчаливы, нелюдимы, незаметны.

Сейчас вся одаренная часть отряда живо обсуждала идею бездаря. Агроном опять протянул язык. Напомнив, как ловко удалось погубить отряд Змей, не потеряв ни одного человека, – магической миной. И предложил создать что-то подобное. Но небольшое, легкое, чтобы мог любой человек, не маг, применить опасный, заряженный магией подарочек к врагу.

Предложение вызвало горячие и очень громкие споры и обсуждения. Белый наклонился к Ястребу:

– Академию магии мы этим уже создали. Осталось набрать одаренных детей.

– Осталось выжить… – мрачно огрызнулся Ястреб. – А то я не понял, откуда и для чего у нас третий портал. И почему он не у Лазурного, а у Чумы. Для чего мне выдан Доспех Дракона. Был бы у НЕГО еще один Вздох, тоже бы выдал.

Белый слабо улыбнулся. Он, и правда, чувствовал, что у него появился брат, которого никогда не было. Единоутробный брат-близнец. Им даже не надо было обсуждать что-либо. Они говорили, заканчивая фразы друг за другом, мысля одинаково. Об одном и том же. Это радовало. Всегда приятно ощущать, что ты не один стоишь пред грозным ликом Рока, что за плечами – братья.

Но огорчало и беспокоило предстоящее. Нет, не возможная гибель печалила Белого. Глупо бояться смерти в четвертый раз. Огорчало и беспокоило, сдюжат ли? Сумеют ли? Цена слишком высока. Требования к себе – запредельные. Оттого беспокойство и неуверенность.

У Ястреба – то же. Хотя он и скрывает это за бравадой и показной, безумной легкомысленностью. Именно это его и выдает. Кто-то в тяжкие моменты замыкается в себе, как Сумрак, кто-то, как Ястреб, наоборот – становится шумноватым. На Чуму нападает похоть. От нее Сумрак уже прячется. Нис и Ронг философствуют. И устраивают диспуты по вопросам веры. До плевков в лица друг друга. На Корня находит очередной приступ тревоги, он начинает опять искать скрытых врагов. Да так, что от его взгляда все прячутся. Даже Белый под этим взглядом начинает вспоминать, когда и в чем он был неверен правящему князю Дома Лебедя.

Синеглазка, чувствуя напряженность в Ставке, все чаще плакала, беспокоилась за ребенка. Ее тошнило и мутило. Хотя Чума говорила, что токсикоза у беременных магов Жизни быть не может. Синька таким образом требовала к себе внимания и общества Белого, умом понимая, что он нужен всем, но не понимая этого, не принимая. Он ей – нужнее! В конце концов, не они вынашивают наследника!

Именно поэтому идея Ястреба была встречена шумно, обсуждалась страстно. О чем бы ни думать, только бы не о предстоящем. Всем понравился подход – занять голову чем-то, выдавив оттуда то, что беспокоило. Не давало покоя. Общественное мнение решило, что «гранаты» – как метко и точно назвал их Ястреб, уже чуть ли не штатный нарекатель, – нужно делать из накопителей. Только камни-накопители взрывать глупо. Их и так меньше, чем магов. А подобное их использование еще глупее. Лучше «зарядить» мага, чтобы именно он и взрывал что-либо. А вот природный камень с теми же свойствами – самое оно. И он был в наличии – алтарь. Ронга чуть не порвали голыми руками, когда он заявил, что алтарь – собственность Церкви и является неприкосновенной, священной ценностью. Чтобы остаться целым, Ронг проорал:

– Да что вы будете делать с алтарем? Угробите, а толку не будет!

И это его спасло. Аж до самого выхода за хребет. Но потом способ был придуман, а алтарь – безжалостно распилен Клинками Пустоты Сумрака и Клинком Воды Черного Шторма, присоединившегося к ним в долине реки Широкой, решив, что его капитаны достаточно опытны, маги – искусны, и так проведут корабли, без него.

А самому Шторму аж чесалось, как хотелось не только научиться новым магическим трюкам, но и пощупать нервничающую, оттого озабоченную и похотливую Чуму. Тем более что и Нис, и Сумрак смотрели на это сквозь пальцы. Нис не был ни собственником, ни ревнивцем, а Сумрак считал, что не его жена, не его честь. Да и отстанет от него, хоть ненадолго.

Но Чума покрутила, покрутила мозги Шторму, дала даже себя всю ощупать, а вот дальше – никак! Дальше смазанных поцелуев и легких поглаживаний волнительных мест дело у Шторма не продвинулось. При всей кажущейся легкодоступности Чумы. А вот отдуваться за это пришлось Нису и Сумраку. Причем – обоим. И сразу. Распаленная Чума сумела сломать Сумрака, и тот сдался. Лишь бы отстала. А Нис и не сопротивлялся. Он любил Марка. Как члена своей семьи.

Нет-нет, Нис даже не пытался к Марку приставать с предложениями, которыми прославился. Как и ни к кому мужского рода он и больше не приставал с тех пор, как женился. Да и к женщинам он стал равнодушен. Он любил Чуму. И Сумрака. Ну, а Шторм остался с носом. И сочувственными взглядами. И смеялся сам над собой. Говоря, что напрасно себя считал чудаком и безумцем. Жизнь чуднее и безумнее.

Так вот, алтарь разделали на заготовки. Ронг, Шторм и Сумрак – как единственные рунные артефакторы – наносили на них вязь рун. Сумрак, уйдя в очередную скверну в своей сумеречной форме, наполнял их Силой.

Пришло время испытаний. На них собрался народ, соскучившийся по зрелищам. Именно поэтому испытания гранат проводили прилюдно. Замурыженный народ надо было развлечь. Если уж все циркачи и артисты – пашут разведкой или контрразведкой.

Механизм снаряжения гранат был несложен, но заковырист, как Ястреб говорил: «Чтоб вражина не просек». Две половинки камня вставлялись друг в друга, в паз, ошибиться было невозможно. Только сделать впопыхах сложно. После этого вынимается из камня костяная палочка. Костяная палочка – давняя наработка Тола-Умника. Раньше была сигналом тревоги, стала – взрывателем. Камень-граната забрасывается в ряды потенциального противника, роль которого исполняли отловленные утром Бродяги. После слома палочки Сила артефакта высвобождается, заполняет руны, вызывая срабатывание нанесенного плетения.

Можно было палочку не вынимать, легким ударом обо что-нибудь гранатой сломать хрупкую палочку внутри, бросить во врага. При следующем ударе обо что-нибудь гранаты плетение магии высвободится. Но это не самый лучший способ. Граната могла не сработать, а могла сработать немедленно, прямо в руках метателя.