Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саша мысленно перебирает то, что произошло после встречи с Кузьмичом на озере. Слава Богу, у Эссена и Дробиша все оказалось в порядке. И тогда из Баку в Германию пошло письмо. Отправитель — Эрика Хоссбах, адресат — Аннели Шеель.
Знает она и о проверке, которую предприняли немцы в Америке, у ее «первого мужа», А вскоре после этого у себя на квартире обнаружила следы пребывания «гостей». Те действовали квалифицированно, но все же оставили свою «визитную карточку»: бумаги в секретере оказались чуточку сдвинутыми с места, а ниточка, вложенная в конверт между двумя исписанными листами, крохотная белая шерстинка, переместилась из центра в угол конверта…
Ну что ж, значит, визитеры нашли то, что им полагалось обнаружить. Таким образом, решена первая часть задачи: нацистские органы безопасности наведены на след.
Все последующее будет неизмеримо сложнее, ибо с этой минуты инициатива перешла к противнику. Дальше решать будет он. А Саше и Энрико определено ожидание.
Сколько же это может продлиться? Где уверенность, что все пойдет как намечено? И что произойдет, если у противника вдруг окажется неучтенная советской разведкой возможность организовать проверку и в СССР?.. Вот мысли, которые неотступно преследуют Сашу и Энрико весь этот последний месяц, чем бы они ни занимались. Напряжение нарастает. Недавно Саша поймала себя на том, что, находясь в комнате одна, разговаривает вслух…
Как и было намечено, три недели назад они затребовали документы на выезд из Германии. Это — чтобы подстегнуть противника к действиям. До сих пор нет ответа из полиции. Следовательно, там получены определенные указания. Ну, а что дальше? Почему молчит противник?
Они неторопливо приближаются к дому.
До подъезда — два десятка шагов.
На тротуаре, под раскидистой липой, сидит за своим стеклянным коробом старуха — продавщица сигарет. Энрико задержался, чтобы купить пачку. Старуха хорошо знает его и Сашу, всегда приветлива к своим постоянным покупателям, не преминет перекинуться с ними фразой-другой. А теперь, отсчитывая сдачу, даже не подняла головы.
Энрико сгреб мелочь, глянул на Сашу. Она тоже заметила странное поведение продавщицы.
Подъезд. Лестница на этаж, где расположена их квартира.
На лестнице Энрико обнял Сашу, губами коснулся ее щеки:
— Спокойнее!..
Саша молча кивнула.
Она отперла входную дверь, протянула руку к выключателю.
Но свет зажегся сам.
В холле стояли двое, в плащах и шляпах, с пистолетами наготове.
Сзади затопали. По лестнице поднимались еще двое.
2
В день, когда арестовали Сашу и Энрико, Теодор Тилле, ехавший из своей резиденции домой, внезапно почувствовал резкую боль в правом нижнем углу живота, был доставлен в госпиталь, обследован и немедленно оперирован по поводу аппендицита.
Здесь, в больничной палате, он получил известие, что арестованных перевезли в Берлин и что заранее назначенный следователь приступил к допросам. Словом, все шло своим чередом. Тем не менее он очень нервничал. Нет, не потому, что лишился возможности сам вести первые допросы. Еще когда планировалась акция, было условленно: это сделают другие, он же до поры до времени не покажется на глаза арестованным. Но Тилле рассчитывал быть поблизости, чтобы все видеть и слышать, составить личное впечатление об интересующих его людях, особенно о женщине, и решить, как дальше вести дело. Полторы недели, проведенные на больничной койке, нарушили эти планы.
Сегодня утром он был наконец выписан и прямо из госпиталя поехал на службу. Тотчас явился следователь с документами. Тилле углубился в чтение протоколов. Впрочем, многое ему уже было известно — сотрудник наведывался в госпиталь и информировал начальника о ходе работы.
Дочитав последнюю бумагу, Тилле выпрямился в кресле, поглядел на офицера и попросил описать подследственную, ее душевное состояние, манеру держаться.
— Не знаю, что и думать, — сказал тот. — Данные наблюдения свидетельствуют, что она полна энергии, жизни. Уже известный вам гауптштурмфюрер Йоганн Иост все подтверждает. Он выразился так: «В делах, в умении оценить конъюнктуру рынка, подобрать работников и заставить их трудиться с полной отдачей она стоит двух мужчин».
Проговорив это, следователь смолк, задумчиво потер ладонью щеку.
— Она что, не такая?
— Ко мне вводят человека вялого, опустошенного. Отвечая, она едва роняет слова.
— В чем же дело?
— Думаю, здесь только одна причина. Она травмирована арестом, оскорблена тем, как с ней обошлись.
— Ее били?
— Что вы, шеф! Пальцем не тронули. Но, как вы и приказали, она получила возможность видеть, что делают в тюрьме с другими…
— Значит, страх?
— Только не за себя! Вот уже десять дней, как мы общаемся, и я все больше убеждаюсь, что она не из робких. Если и страх, то за мужа. Всякий раз при встрече она спрашивает о нем.
— Любит его… А что он?
— Я допрашивал его дважды. Очень спокоен, я бы сказал, уверен в себе. Расхохотался мне в лицо, когда узнал, что обоих обвиняют в шпионаже в пользу России. Потом сказал: «К вашей политической доктрине я отношусь равнодушно, как, впрочем, ко всякой другой. Мое дело — жить, наслаждаться жизнью. К сожалению, иных принципов придерживается жена. Она не может сидеть без дела. Работа — вот ее стихия. Ее сочувствие нацизму привело нас в эту страну. Надеюсь, теперь она поняла свою ошибку».
— Сочувствие нацизму… В чем-нибудь она проявила это?
— Нет, шеф.
— А ее нынешнее состояние? Угнетенность, подавленность — не является ли это косвенным подтверждением того, что сказал мужчина? Вы же утверждаете: «Оскорблена тем, как с ней обошлись».
— Не знаю. Может быть, вы и правы, шеф…
— Вас что-то настораживает в них?
— Диас тепло отозвалась о России. Когда зашла речь о пребывании в этой стране, сказала, что ей было там неплохо.
— Но она уехала оттуда, а эта, ее… подруга — осталась.
— А если уехала, будучи предварительно завербованной русской разведкой?
— Русская разведчица тепло отзывается о России, когда ее допрашивают в СД?
— Вот видите, вам это показалось алогичным. Разумеется, мне — тоже… Ну а вдруг она тонкий психолог?
Тилле искоса взглянул на следователя.
— Сколько вам лет, Экслер?
— Тридцать шесть, штандартенфюрер. А что?
— Мне нравится, как вы работаете.
Экслер покраснел от удовольствия, но промолчал.
— Нравится ваша дотошность, — продолжал Тилле. — Только сейчас вы пошли не до конца. Как вы объясните, что советские разведчики, удачно осев в Германии, обзаведясь хорошими связями, словом, создав условия для успешной работы, вдруг все бросают и собираются уезжать из страны?