Хочу женщину в Ницце - Владимир Абрамов

– Необходимость в знании греческого языка в Риме не оспаривает сейчас ни один сенатор, – скромно вставила Юлия Меза.

Ее младшая сестра благосклонно кивнула.

– Единая система образования обеспечивает интерес всего народа империи к чтению. Ты заметила, наверное, как возрос интерес к истории, мифологии и этике. Дружбой с софистами гордится в Риме все сенатское сословие. Думаю, что то время, когда императора Адриана осуждал весь просвещенный Рим за его пристрастия к греческой и египетской культуре, уже не вернется никогда. Я предложила опытному софисту Филострату составить на основании хроники Дамида биографию Аполлония. В начале это будет лишь фактологическая заготовка для будущей книги. В окончательном же варианте этот труд должен стать действительно занимательным чтивом и содержать изобилие диковинного и чудесного. Я уже выдала Филострату все необходимые бумаги с полномочиями в восточных провинциях империи, дающими доступ ко всем архивам, вплоть до доступа в гробницу Александра Македонского, где по приказу мужа моего были замурованы тайные письмена египтян. Но это на случай, если сам пожелает познать их мистический смысл. Средства на путешествие и содержание прислуги и помощников ему были предоставлены заранее из императорской казны. К нему в Афины в качестве поощрения прилежной работы я отправила дорогие подарки. Я думаю, это было не лишним, поскольку первые черновые записи мне уже им направлялись, и не единожды. В первых своих набросках Филострат был щедр на описание подвигов Аполлония и повествовал о дальних странах, диковинных зверях и премудрых брахманах в Индии. В ответ я направила письменные одобрения его починов, особенно отметила исполнение им всех моих пожеланий. Безусловно, он будет достойным сочинителем первой настоящей биографической фабулы об Аполлонии, и я пророчу ему успех у читателей.

Юлия Меза была задумчива, мучаясь в сомнениях, и в какой-то момент императрица даже стала подозревать, что от внимания сестры мог ускользнуть главный смысл ее порою сбивчивого монолога о своём выборе главного героя книги и её авторе, но вдруг та, слегка нахмурившись, сосредоточенно произнесла:

– Насколько я понимаю, наш Аполлоний – это странствующий пифагореец, чьи пророчества и исцеления пользовались широкой известностью, может даже, гораздо большей, чем других бродячих чудотворцев, в том числе Иисуса Христа. Я готова признать все твои аргументы убедительными, однако все его чудеса вершились в Каппадокии, а репутация этой земли совсем не лучше Фессалии, главного средоточия колдовства в нашем государстве. Говорят, что до сих пор в тех местах жрецы ходят по горящим углям босиком. Колдовство там – дело обычное, к тому же каппадокийцы – народ злобливый. И хотя Аполлоний исцелял бесноватых, побеждал в Эфесе чуму, его каппадокийское происхождение уже само по себе является свидетельством его порочности. Разве не так? – Меза примирительно улыбнулась.

Августа выслушала сестру с большим вниманием и охотно продолжила разговор.

– Мы и не намерены скрывать его происхождение, хотя ты сама хорошо знаешь, что связь Аполлония с Каппадокией была достаточно условной, да и говорил он без всякого каппадокийского акцента. Согласна, что подозрение в колдовстве сопровождало Аполлония всю жизнь, даже после смерти. Потому и задача Филострата как сочинителя состоит в том, чтобы оправдать своего героя всеми возможными способами, подробно и красочно описать его борьбу со злыми демонами, рассказать об исцелении бесноватых, о победе над чумой в Эфесе. Аполлоний должен предстать перед читателями как бескорыстный приверженец древних эллинских правил и уставов. Ты совершенно правильно дала ему определение странствующего пифагорейца. Не только наш добрый друг и ученый антиквар из Лаэрты Диаген писал и пишет о Пифагоре. Есть и другие, поскольку для образованного греческого населения Пифагор был и остается образцовым философом, а для необразованного – просто земным воплощением бога. О странствующих же пифагорейцах известно до сих пор до обидного мало, а народ их воспринимает как образец знахарства. Потому в низовой культуре на подмостках театров они являют собой подобно Лукиану предмет насмешек. Я просила Флавия Филострата писать так, чтобы все население государства нашего поняло, что есть Боги, есть люди, а еще есть Пифагор! Наша культура должна обзавестись новым героем в лице Аполлония. Я позволяю Филострату как сочинителю составлять жизнеописание Аполлония из Таины, изображая не сущее, а возможное. Для нашей культуры мудрец и чудотворец Аполлоний должен стать предельно притягательным, отвечая потребностям нашего времени. Мои долгие беседы с Папинианом привели к пониманию зыбкости старинных понятий о колдунах, к которым причислялись знахари, звездочеты, жрецы варварских Богов. Широкое применение строгих статей римских законов диктует необходимость популярно разъяснить толкование терминов. Будущая книга должна на примере главного героя помочь простым людям правильно понимать, где зло, а где добро, где добрые чародеи, а где колдуны, заработавшие дурную славу. Ты кстати напомнила, что Домиций Ульпиан приступил к написанию трактата «Об обязанностях проконсула», где традиционная этика получит защиту и право закона. Мы будем иметь применяемые на практике внятные разъяснения к таким законам императора Юлия, как «Об оскорблении величия», а также к законам «О святотатствах», «Об астрологах и пророках», к закону Фабия «О плагии», «Об убийцах и ворах», «О насилии», «О подарках и о коррупции». Это получится в сто раз лучше тертуллиановых нравоучений, изложенных эзоповым языком.

Торжествующий взгляд императрицы был обращен к сестре, которая промолвила:

– Уверена, историк Тацит тебе бы возразил. Он любил повторять: «Чем ближе государство к упадку, тем больше в нем законов». Признайся, сестра, он был прав.

– Не признаюсь, – резко ответила Юлия Домна. – Наш юрист Юлий Павел утверждает: «Сознавшийся считается проигравшим». А я не люблю признаваться, а значит, проигрывать.

– Этот законник из Тира, словоохотливый Ульпиан, кажется мне, тебе пришелся по сердцу, да и по возрасту вы ровесники.

– Что значит «ровесник» и что значит «по сердцу», – удивилась Юлия Домна. – Да, я ценю его как юриста. Светлая голова. Папиниан видит его своим преемником на посту префекта претория. Но если ты намекаешь на наши возможные отношения, то тут ты не права – любовник он никудышный. Я люблю… – Юлия Домна мечтательно раскинула руки и, не смущаясь, поглядела на сестру.

Меза не позволила ей продолжить описание предмета своего вожделения и сказала:

– Не надо, сестра. Я знаю, кто тебе нужен для любовных утех. Боги совсем не изменили твоих пристрастий за годы, прожитые в Британии.

Домну, казалось, забавляло смущение сестры. Она улыбнулась и, томно вытянув ноги, произнесла:

– Нет, не изменили. Скорее, только укрепили. Однажды в день замирения с каледонцами жена Аргентококса в разговоре со мной открыла мне глаза на причину вольных отношений британских женщин с их мужчинами. Оказывается, это они, а не мы, римлянки, живут в согласии с требованиями природы и открыто вступают в связь с наилучшими мужчинами, тогда, как мы позволяем тайно соблазнять себя худшим. Жить в согласии с требованиями природы – главная заповедь Изиды. Я должна следовать им.