Такое разное будущее - Станислав Лем

– Ты ведь доктор, правда? Скажи, как чувствует себя наш новый товарищ?

Я не сразу понял его и промолчал.

– Ну, этот парень с Ганимеда, которого вы оперировали, – пояснил он.

– Жив, но без сознания, – ответил я несколько сухо, потому что юноша, обращаясь к старшему, должен был хотя бы назвать себя. Чтобы преподать ему небольшой, но полезный, думалось мне, урок, я довольно холодно спросил: – Кто ты?

– Я? – В его голосе послышалось удивление. – Я Амета… пилот. Я был удивлен до крайности и пару минут молчал. В ангарах «Геи» было больше сорока ракет; их должны были пилотировать добровольцы – техники, физики и инженеры, прошедшие специальную подготовку. На всей Земле лишь небольшая группа людей занималась исключительно пилотажем; они работали в филиалах Института скоростных полетов; пятеро или шестеро из них вошли в состав нашего экипажа. Среди них самым известным был Амета – насколько мне известно, единственный человек, достигший во время экспериментального полета скорости свыше 190 000 километров в секунду, и, несмотря на тяжелейшие осложнения в организме, его вернули к жизни. Мое удивление было тем сильнее, что я представлял его себе огромным, атлетически сложенным мужчиной, а в действительности, судя по фигуре и голосу, это был почти мальчик. Когда он пошел к выходу с палубы, я последовал за ним.

В матовом свете внутреннего коридора я присмотрелся к нему впервые. Это был низкорослый крепыш с непропорционально большой головой, рыжими всколоченными волосами, с худощавым лицом, крепко изваянным носом, загнутым на кончике; его полные губы были крепко сжаты, будто хранили какую-то тайну. Двигался он легко, но чувствовалось, что это сильное тело словно бы сплетено из крепких пружин, готовых в любую минуту развернуться с огромной силой. Сначала я подумал, что ему лет двадцать, но, когда мы вошли в более освещенную часть коридора, что в стороне от смотровой палубы, в уголках его глаз стали видны глубокие морщинки. При разговоре он пристально смотрел мне в лицо, как будто оценивая, чего я стою.

Коридор стал шире. С одной стороны помещалась глубокая ниша с креслами, в противоположную был вделан аквариум. В его переливающейся зеленоватой глубине виднелись тени лениво плавающих крупных рыб. В нише сидели астрогатор Сонгграм и светловолосая девушка, с которой я был едва знаком, Лена Беренс, сотрудница корабельного филиала Института планирования будущего. Мы сели рядом с ними. Амета некоторое время молча рассматривал аквариум; лучи, проходившие сквозь воду, окрашивали его медно-каштановую шевелюру почти в черный цвет.

Неожиданно он сказал:

– А зачем мы, собственно, летим на другие звезды?

– Но ведь кто-то должен полететь первым… – заговорила было Лена, но Амета прервал ее; оказалось, она не уловила его мысли – как, впрочем, и я.

– Почему мы летим на другие звезды, а к нам, на Землю, никто никогда не прилетал?

Завязался спор – могли ли появиться на Земле в древние времена, несколько тысяч или даже миллионов лет назад, пришельцы из других миров.

В конце концов Сонгграм сказал:

– Наша Солнечная система малопривлекательна. Во-первых, она расположена на дальней окраине Галактики, где редки скопления звезд, между ветвями спиральной туманности, на расстоянии около 30 000 световых лет от ее центра. Мы – глухая, отдаленная «провинция» Вселенной. Далее из всех планет нашей системы только на Земле есть высокоразвитые формы органической жизни, но это – одна из самых малых планет, ее трудно наблюдать с больших расстояний. К тому же за последние сотни миллионов лет она, как и другие небесные тела, не раз переживала периоды обледенения. Все это могло отпугнуть даже самых рьяных астронавтов других миров от желания наведаться к нам.

Амета кивнул.

– Ты прав, шансов на то, чтобы к нам кто-то собрался в гости, очень мало… Жаль, однако, – добавил он. – Раньше люди либо совсем не думали о живых существах, населяющих другие миры, либо хотели познакомиться с ними только из любопытства. Теперь мы иногда ощущаем такую же тоску, как человек, который идет ночью и хочет кого-нибудь встретить…

Я не думал, что Амета мог так смягчиться: жесткие складки у губ пилота исчезли. По своему обыкновению во время разговора он смотрел кому-нибудь в глаза. Сейчас взгляд его встретился со взглядом Лены – та сначала широко раскрыла глаза, а затем, как бы защищаясь, опустила веки. Мгновение спустя она встала и предложила перейти в сад. Сонгграм, которому предстояло дежурство в кабине рулевого управления, кивнул нам на прощание и направился к лифту. Мы втроем двинулись в другую сторону. Я вышел последним из ниши, вся она была в мигающих бликах, отбрасываемых светом из глубин аквариума, и, почти коснувшись его стеклянной стены, я встретил взгляд большой рыбы, которая, слегка покачиваясь, замерла в воде. У нее был подковообразный рот; по сторонам его, как усы, шевелились два слизистых отростка, придававших рыбе не то глуповатое, не то насмешливое выражение.

У скал над ручьем несколько человек напевали какую-то песенку. Мы прошли в дальний конец сада, для чего пришлось подняться на небольшой пригорок, поросший виноградными лозами; тропинка спускалась с него по глинистому оврагу к беседке, скрытой среди высоких кустов сирени и орешника. Я шел последним и задержался на вершине холма, чтобы посмотреть на багряное солнце; его диск пересекали узкие, казавшиеся на ослепительном фоне черными цепочки туч. Мне казалось, что я простоял на холме пару минут, а на самом деле – дольше: когда я двинулся к беседке, голубые сумерки уже сгустились. Внутри увитой листьями беседки было почти темно. Я услышал голос Аметы:

– В Космосе нет ни голубого неба, ни ярких красок, ни тени и ветра, ни журчания воды, ни птичьих голосов. Ничего, кроме раскаленных газов, ледяных планет, вечной ночи и пустоты. Земля – это что-то редкостное и необычайное… Ты спрашиваешь, почему я стал пилотом? Ты могла бы с таким же основанием спросить, почему твои ноги опираются именно на этот камень. Если бы его не было, на этом месте лежал бы другой.

– Я понимаю, – возразила Лена. Она пошевелилась, и я увидел золотистое сияние ее волос. – Но ты ведь не камень, тебя никто не клал на это место, ты выбрал его сам.

– Гм… – пробормотал Амета, и я невольно снова, вопреки реальности, представил его себе широкоплечим великаном. – Да разве все обязательно должно быть досказано до конца? – Почему я пилот? Некоторые считают, что эта профессия отличается от остальных постоянным риском, будто пилот, как игрок, все время разыгрывает партию, ставка в которой – жизнь. Это неправда; я не игрок, и не герой, и даже не глупец. Я живу, как другие, только, быть может…

– Может – что? – тихо спросила Лена, и по звучанию ее голоса я понял, с каким огромным вниманием она слушает Амету.

– Сильнее…

Казалось, что он обдумывает, что сказать дальше.

– Ты спрашиваешь, почему я стал пилотом? Видишь ли, я… хочу, чтобы можно было путешествовать по Галактике. Для этого нужно достигнуть очень высоких скоростей. Некоторые утверждают, что это невозможно. Если бы я ограничился уверенностью в своей правоте, этого было бы мало. Риэш утверждал, что человек не может преодолеть порог скорости – 180 000 километров в секунду. Я хотел доказать, что это неправда. Доказать это теоретически я не умел, поэтому нужно было опровергнуть его теорию собственным примером…