Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

и Андижан. Вернувшись, он заявил с думской трибуны, что «туркестанское восстание было спровоцировано грубой политикой центральных властей, произволом и взяточничеством чиновников на местах»[1025].

О напряжении, волнениях, сепаратистских настроениях на окраинах страны в Петрограде было хорошо известно. Департамент полиции докладывал 30 октября 1916 года: «Боязнью немецкого засилия объясняют эстонцы свое недоверие правительству, что, будто, заставляет их искать сближения с немцами, значение которых в Прибалтийском крае, по мнению эстонцев, и после войны будет прежнее, почему останется и экономическая зависимость крестьян от немецких помещиков.

Армяне недовольны центральным правительством за то, что, по их мнению, оно подготовляется отклонить автономию Армении.

По-прежнему отрицательно отношение к русской власти в Финляндии, которая, однако, не возлагает уже надежд, как ранее, на русские оппозиционные партии (кроме финляндских социал-демократов, рассчитывающих на помощь российского пролетариата), а надеется более на «давление» из-за границы.

Наконец, настроение туземного населения Туркестанского края представляется также значительно повышенным и нервным, долженствующим вылиться… даже в формы открытого выступления против русского владычества в крае»[1026]. Однако Департаментом полиции все эти проблемы справедливо воспринимались как «частные» причины недовольства населения в сравнении с общими для страны экономическими затруднениями и набиравшим силу политическим кризисом.

Действительно, силы национального освобождения были далеко не главным фактором Крушения России. «Как это не покажется неожиданным, но расписанные в исторических текстах буквально по минутам «национальные движения» в империи Романовых были маргинальной формой культурных и социально-политических манифестаций, крайне редко облекаемые в риторику национализма, а тем более в его сепаратистской форме, — подчеркивает академик Тишков. — …Историческая драма состояла в том, что правящий центр оказался слабым, и верх одержали силы радикального передела и социальной революции, которые взяли в союзники быстро народившиеся периферийные национализмы этносепаратистского характера»[1027]. Толчком к дезинтеграции страны были не национальные движения, а события в центре власти. Эти движения стали не причиной, а следствием Февраля.

Хотя активные попытки сокрушить Россию через подстегивание внутренних национальных конфликтов предпринимались и извне.

Глава 8

ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ

Духи русской революции — русские духи, хотя и использованы врагом нашим на погибель нашу

Николай Бердяев

Мир начала XX века был глобализирован в гораздо большей степени, чем нам представляется. На российской политической сцене играли и внешние актеры. Речь идет не только о войне, которая выступала решающим внешним фактором. Как и другие воюющие страны, Россия была объектом подковерной дипломатии, подрывных усилий спецслужб, международных пиар-кампаний, финансовых махинаций. «Последняя европейская война, — писал Керенский, — ввела в практику всех воюющих государств не только ядовитые газы для физического отравления неприятеля; нет, в эту войну в неслыханном ранее размере пользовались ядовитыми газами пропаганды и подкупа как средством вооруженной борьбы для духовного разложения неприятельских тылов»[1028].

У российской революции была глубокая внутренняя логика. Но это не значит, что другие страны не пытались на эту логику повлиять, направляя развитие событий в выгодное именно им русло. Усилия предпринимались немалые, и многие из них реально вели к подрыву монархической российской государственности. Причем занимались этим не только враги.

Противники

Мнение о Германии как главном творце русской революции высказывали многие ее современники. «Немцы были единственным народом в Европе, который знал Россию. Они знали Россию лучше, чем сами русские. Они давно знали, что царский режим, со всеми его недостатками, только и мог продлить сопротивление, которое оказывала им Россия. Они знали, что после падения монархии Россия будет в их полном распоряжении. И они не останавливались ни перед чем, чтобы ускорить это падение»[1029], — был уверен Пьер Жильяр. «Не будь за спиной у Ленина всей материальной и технической мощи германского аппарата пропаганды и разведки, ему никогда, конечно, не удалось бы взорвать Россию»[1030], — вторит ему Керенский.

Проведение подрывной деятельности против России, как против Великобритании и Франции, составляло важную часть программы действий руководства Центральных держав с самого начала войны. «Неужели Германия не должна была прибегнуть к этому могучему средству борьбы, действие которого она ежедневно испытывала на себе? Неужели не надо было подтачивать моральные устои неприятельских народов, как это, к сожалению, так успешно делал с нами наш противник?»[1031] — вопрошал генерал Людендорф.

Впрочем, такая работа началась еще задолго до войны. Ее концептуальные основы были заложены в работах многих поколений немецких геополитиков, этнологов, историков, которых грели идеи расчленения Российской империи. Накануне Первой мировой войны в немецкой стратегической мысли были представлены пять основных направлений, ни одно из которых не было однозначно доминирующими[1032].

Экспансионисты вдохновлялись идеей «Дранг нах остен» — завоевания жизненного пространства на Востоке, не ограничивая его географически. Наиболее динамичной силой в этой группировке выступали пангерманисты, объединявшиеся вокруг партии Отечества, а также влиятельные военные круги.

Многочисленные сторонники идеи «Срединной Европы» (главный идеолог — Фридрих Науман) высказывались за экономическое сообщество на основе таможенного союза Германии и Австро-Венгрии с присоединением в последующем большинства средних и мелких государств Европы, включая и части Российской империи. Имелось в виду привести под немецкое влияние независимую Польшу а также украинские территории, контролируемые Веной. Концепция «Срединной Европы» как идея укрепления и расширения немецкого культурного и государственного влияния, немецкого «духа и порядка» на славянские народы имела сторонников и в Австро-Венгрии, где ее развивали Гарольд Штайнакер, Раймунд Кайндль, Рихард фон Кралик[1033].

Разновидностью концепции «Срединной Европы» являлась «польская концепция», пропагандистом которой был ведущий эксперт рейха по Востоку в начале войны Богдан фон Гуттен-Чапски, прусский аристократ польского происхождения. Он предлагал сосредоточиться на отколе от России Польши и восстановлении ее государственности в «исторических границах», что должно было включать также Литву, значительные территории Белоруссии и Украины.

Исключительно влиятельным было идейное течение «Восточная Европа», в котором тон задавали признанный знаток России теолог и издатель Пауль Рорбахер, немец из Лифляндии, прекрасно владевший русским языком, а также его учитель Теодор Шиман. Они доказывали, что наша страна была искусственным конгломератом разных народов, имеющих право на самостоятельное существование, и призывали добиваться независимости не только Польши, но и Финляндии, Украины. На прибалтийских землях предлагалось создать Балтикум, который бы стал местом немецкой колонизации, в том числе и из России.

Наконец, последним было «русское направление» (главный теоретик — историк и депутат Рейхстага Отто Хецш), представители которого уверяли, что интересам Германии отвечает территориальная целостность России, которая могла бы стать для Берлина самым важным европейским партнером. Стоит ли говорить, что накануне войны позиции русофилов устремились к нулю.

Однако