Неотразимая - Вера Кауи

— Научишься, но не у меня.

— Но я хочу научиться у тебя… пожалуйста, Дэв… пожалуйста!

Лицо у Дэва вдруг стало совершенно чужим. Глаза смотрели на нее совсем не так, как раньше. Сердце Ньевес испуганно забилось.

— Ты в этом уверена? — спросил он.

— Абсолютно! Прошу тебя, Дэв, покажи мне, как целуются влюбленные.

— Что ж, ничего не поделаешь… — вздохнул Дэв. — Ты в самом деле выросла.

И вдруг он крепко обнял ее, и она с ужасом почувствовала его язык у себя во рту, а руку у себя на груди!

Она была в шоке! Стала вырываться, брыкаться и, оттолкнув его, отскочила на другой конец скамейки, с остервенением вытирая губы ладонью.

— Какая мерзость! Так люди не целуются!

— Так целуются любовники, — ответил Дэв, и она внезапно поняла, что он говорит правду. — Взрослые люди, которые понимают, что такое любовь и что такое быть любовниками. Ты отдаешь мужчине не только душу, но и тело.

Ньевес судорожно вздохнула.

— Если бы я попросил тебя об этом, смогла бы ты заниматься со мной любовью? Раздеться? Лежать обнаженной в моих объятиях?

Испуганно вскрикнув, Ньевес вскочила со скамьи.

Это не Дэв! Милый, доброжелательный, заботливый Дав никогда не произнес бы таких ужасных слов!

— Любовь не похожа на роман, моя радость. Любовь — это множество вещей, одна из которых секс!

Ньевес молчала.

— Мы говорим о любви, — продолжал он мягко, — но секс — это то, что мы делаем, когда любим и любимы… мужчины и женщины. Ты любишь меня именно так? Ты готова заняться со мной любовью?

Ньевес заткнула уши руками.

— Ты ведешь себя отвратительно! Ты не должен говорить таких вещей!

— Но ты же сказала, что любишь меня, — Дэв был мягок, но неумолим. — По-настоящему меня любишь.

Ньевес залилась слезами. Затем она почувствовала, что сидит на знакомых коленях, знакомые руки обнимают ее по-старому, в его прикосновениях уже не было ничего отвратительного. Он дал ей платок.

— Я в самом деле люблю тебя, — всхлипнула она. Но по-другому…

— Знаю, моя радость. И мне пришлось тебе это продемонстрировать.

Она подняла на него заплаканные глаза.

— Поэтому ты так себя вел?

— Да. Потому что, когда ты созреешь для такой любви, когда встретишь мужчину, в которого будешь «влюблена», тогда все будет по-другому… это будет просто изумительно.

Широко раскрыв глаза, еще с сомнением, но уже с надеждой, она спросила:

— Правда?

Она ничего об этом не знала. В романах никогда не говорилось о физической стороне любви. О том, как это страшно. Но глаза, которые глядели на нее, уже не пугали ее, его руки не сжимали ее, словно тиски, сидеть у него на коленях было удобно и спокойно, и сам он пах знакомым испанским одеколоном. Она с облегчением вздохнула. Он снова был ее милым, надежным, заботливым Дэвом.

— Ты разыграл меня, — сказала она с довольной улыбкой.

— Нет, — ответил он, и его голос звучал серьезно. — Если бы ты любила меня так, как говоришь, ты бы сама этого хотела… и ждала этого от меня.

Она встревоженно посмотрела в его уверенные голубые глаза.

— Ты не шутишь?

— Нет. Так будет.

Она слишком поздно поняла, что зашла на чужую территорию. Слишком поздно догадалась, что романы — это одно, а любовь — совсем другое.

— Но ведь ты не ждешь этого от меня, верно?

Она молча покачала головой.

— Ты ждешь от меня вот этого. — Он усадил ее поудобней у себя на коленях и ласково, как в детстве, обнял ее.

— Ты ищешь ласки и утешения, моя радость, потому что вдруг ни у кого не оказалось для тебя времени. И это очень грустно. Но тебя все любят: я, тетя Хелен, Касс и твой отец.

— Нет, он меня не любит!

— Да, и он тоже.

— Мне нужно, чтоб ты меня любил, — Ньевес прижалась к Дэву.

— Я и люблю, и всегда буду любить. Этого ничто не изменит. — Он снова улыбнулся. — Так значит, друзья?

Ньевес порывисто обняла его.

— Да, да… самые близкие, любящие друзья.

— Вот кто мы такие, ты и я. Любящие друзья. — Он бережно отвел прядь волос с ее лица. — В этом доме и так не хватало любви. И ты почувствовала, что теряешь последнее. — Он широко улыбнулся. — Но это не так.

Ничего не изменилось, моя радость.

— Это мне и хотелось знать, — сказала робко Ньевес. — Что… — она осторожно подбирала слова, — что ей не удалось все изменить.

— Больше всего изменилась она сама, — ответил Дав спокойно. — Вот почему я ее искал. Ты говоришь, что тебе одиноко. А каково ей сейчас? Предположим, не она, а ты узнала, что все, что ты думала о себе до этих пор, оказалось не правдой… что твой отец вовсе не твой отец и кто твоя мать — непонятно…

Ньевес зябко повела плечами. Она не подумала об этом.

— Ты нуждаешься в утешении, а тебе не приходило в голову, что Элизабет тоже в нем нуждается? Вот почему я хочу ей помочь.

Ньевес молча кивнула, ее отзывчивое сердце сжалось от сострадания. Теперь она еще лучше поняла, какой Дэв добрый.

— Тогда давай поищем ее. Пройдемся вниз по дороге.

И не успела Ньевес открыть рот, чтобы сказать:

«Я только что видела ее», как тут же в испуге закрыла.

Если она все расскажет, то Дэв ужасно на нее рассердится. Ее сердце затрепетало от страха. Она этого не выдержит, только не сейчас, когда им так хорошо вдвоем.

О Господи, подумала она, что я наделала! Она понимала, что должна во всем признаться, но одна мысль об этом приводила ее в ужас. Она скажет позже… Объяснит Элизабет, что все это глупая шалость. Но едва представив себе взгляд этих холодных зеленых глаз, она перепугалась еще больше. Лицо, глядевшее на них с дороги, ничего не выражало. Оно было каменным. Элизабет просто повернулась и ушла. Если б она любила Дэва, она наверняка так этого бы не оставила. Она потребовала бы объяснений. Но тут Ньевес вспомнила, что в романах героине нередко приходилось видеть, как герой целует другую женщину, и она делала из этого совершенно не правильные выводы. Но разве Дэв не сказал, что настоящая любовь не имеет с романами ничего общего? Она окончательно запуталась. Не знала, что думать, как поступить…

Она украдкой взглянула на Дэва. Тот хмурился. Конечно, он ужасно на нее рассердится…

И вдруг они заметили далеко внизу огни машины.

— Наверное, это она, — сказал Дэв.

Он ее любит, подумала Ньевес, не в силах подавить пронзившую ее острую боль.

И вот уже яркий свет фар ударил им в лицо. Дэв стоял посреди дороги, раскинув руки. Но это была не Элизабет. Это был Дан Годфри за рулем своего «астона мартина».