Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель

– Кстати, – наконец заявил Павел. – Я нашел след.

Ее след.

– П…п…п… – попытался что-то сказать Бука.

– Прекрасно?

Но Бука яростно затряс головой.

– П… п… па-а-а… па-а-аехали д… д… домой!

– Но мы должны сначала выполнить свою задачу.

Бука презрительно фыркнул. Он ничего не ответил, но Павел прекрасно понял, что бы сказал Бука, если бы меньше заикался: никто из них раньше не понимал свою задачу как необходимость угрожать, бить и убивать.

– Ты помнишь, Катька говорила, что одно время она подумывала, не назвать ли ребенка Иолантой?

Бука пожал плечами.

– Дети, попадающие в этот приют, получают имена лишь в том случае, если это имя им даст тот, кто отдает их. Иначе они получают имя по тому дню, в который попали в приют.

Бука искоса глянул на него и скривился. Павел кивнул.

– Когда я это услышал, мне сразу же стало ясно, что в конце концов Катька все же дала найденышу имя своей бабушки. Я убежден: в результате ей оказалось тяжело расставаться с младенцем.

Павел отогнал прочь воспоминание о том, как убил старуху и спрятал ее тело в укрытии под стволом упавшего дерева. Бука что-то промычал.

– Точно. Так что я начал разыскивать девочку по имени Иоланта, от которой отказалась молодая женщина в конце ноября или начале декабря 1572 года. Я не нашел никого, в том числе и среди детей, которые прибыли в приют безымянными или получили другое имя.

Целая гамма эмоций пронеслась по толстому лицу Буки. К чрезвычайной обеспокоенности Павла, в результате оно осветилось облегчением. Он возненавидел свою догадку о том, что могло значить это облегчение, а еще больше то обстоятельство, что его дальнейшие слова сведут это чувство на нет.

– И тут мне пришло в голову – ведь Катька рассказывала, что из Нойенбурга она путешествовала под защитой торгового каравана. И действительно, один путешествующий торговец отдал в приют ребенка, как раз в день Святого Андрея.[57]При этом он сделал большое пожертвование приюту.

Бука не отводил от него взгляда.

– В день Святого Николая[58]он забрал ребенка и снова сделал большое пожертвование.

Бука по-прежнему смотрел на него.

– Этот человек был не местным; он был родом из Вены. Глаза Буки сузились. Он начал отрицательно качать головой. Павел отвел взгляд.

– Да, я знаю. Как мы доберемся до Вены? И как нам удастся выполнить там свою миссию? Но Господь поможет нам, Бука! Господь не оставит нас.

Павел неожиданно, как во сне, увидел колонки цифр, написанные неровным почерком, которые за прошедшие двадцать лет превратились хоть и не в огромную, но все же значительную сумму. Возможно, именно они были причиной того, что сиротский приют сумел выстоять все эти годы, если и не гарантировал выживаемости попадавших в него детей.

– Этот торговец постоянно перечислял им деньги. Не из Вены, а когда он бывал в Праге. Бука, у этого человека здесь есть торговое отделение! И знаешь, что самое лучшее? Последнее пожертвование было сделано совсем недавно. Он сейчас находится в Праге, и я выяснил, как мы сумеем его найти! Мы должны поторопиться – эти торговцы отправляются в путь, как только им позволяют дороги. Я уверен: он покинет город либо перед Пасхой, либо сразу после нее.

Павел взял Буку за руку и потянул к городским воротам. С тем же успехом он мог пытаться сдвинуть с места одну из башен: Бука не сделал ни шагу. Он снова отрицательно покачал головой. Павел понял, что великан пытается сообщить ему.

– Бука, мы не можем знать этого наверняка. Мы даже не знаем, что именно известно этому торговцу. Что Катька поведала ему за то время, пока они вместе ехали в Прагу? Мы не можем позволить себе рисковать и не принимать во внимание его и ребенка.

С отчаянием на лице и тяжкими вздохами Бука потер пальцы друг о друга.

– Да, у него есть деньги. Немного, если исходить из его пожертвований, но он достаточно обеспечен. И что с того? Если хоть одна из сделок у него сорвется, то все – он банкрот. Ты что, хочешь, чтобы он неожиданно заявился в Браунау, стал перед воротами и сказал: «Мне известно, что произошло в Подлажице двадцать лет тому назад, и я знаю, что вы там у себя прячете. В моем доме живет свидетель всего этого. Сколько вы готовы заплатить за мое молчание?».

Бука закрыл глаза.

– Или и того хуже – он может попытаться заполучить библию дьявола. Что есть на свете такого, на что не пойдет Человек ради денег? Тогда все усилия аббата Мартина окажутся совершенно напрасными. Нет, мы не можем так сильно рисковать.

Плечи Буки безвольно поникли. Он удрученно вздохнул. Павел дернул его за рукав.

– Давай постараемся выполнить все как можно скорее и забыть об этом. Я знаю, где живет этот человек. Если нам хоть немного повезет, то его семья окажется вместе с ним и мы застигнем их всех скопом.

Мельхиор Хлесль поспешно нацарапал последний знак на длинной бумажной ленте. От резкого движения чернила брызнули во все стороны. Он не глядя потянулся за емкостью с песком и перевернул ее. Крышка была неплотно закрыта, и вместо тонкого слоя над только что написанным текстом появилась целая горка песка. Епископ Мельхиор озадаченно уставился на нее. Из-под песка торчал лишь самый краешек сообщения. На нем было написано имя: Эрнандо! Епископ спросил себя, не устроил ли эту шутку кто-то с сильно развитым чувством иронии, и быстро поднял очи горе.

Если говорить по существу, то весь доклад представлял собой один-единственный выкрик: Эрнандо! Отец Эрнандо де Гевара, так неожиданно всплывший в Вене со своей собственной миссией страха, безумия и огня. Отец Эрнандо, который давным-давно должен был рыться среди ила толщиной в метр и твердого, как камень, заполнившего катакомбы под церковью Хайлигенштадта, а вместо этого пошел по следу, оставленному ему потерявшим всякий рассудок священником.

След, ведущий в Прагу! След, ведущий к Агнесс Вигант, которую епископ Мельхиор считал одним из ключей к тайнику с библией дьявола.

Епископ мысленно выругал себя. Отец Эрнандо, из-за которого епископу теперь придется самому срываться в Прагу в надежде, что ему хотя бы удастся опередить его, если он не перехватит его по дороге, – отец Эрнандо примирится с гибелью целого края, лишь бы уничтожить завет Сатаны. Что для него одна человеческая жизнь, тесно связанная с его собственным существованием?

Епископ подцепил краешек сообщения, которое он собирался отправить Киприану, кончиками пальцев и вытянул его из-под кучки песка. Несмотря на царапины и брызги, оставленные его торопливым пером, почерк было легко разобрать. Он начал сворачивать послание. Он уже хотел засунуть свиток в футляр, а затем привязать к лапке почтового голубя, но письмо выпало из его нетвердых пальцев, прокатилось по столу и оказалось на полу. Охнув, епископ наклонился. Когда он снова показался над столешницей, его взгляд упал на человека, стоявшего перед ним. Глаза епископа сузились. Человек некоторое время молча смотрел на него, потом улыбнулся.