Бои местного значения - Василий Звягинцев

— Откуда я знаю, что вы не сами его написали? — Это должно было выглядеть как Сашкина ошибка.

Лицо аггрианки приобрело сочувственное выражение.

— Вы действительно очень взволнованы. Как я могу знать обо всем этом?.. — Она встряхнула в воздухе листками, которые были адресованы ей. — Из тридцать восьмого года о подробностях личной биографии не советского наркома, а именно Александра Шульгина. Да вы сами прочтите. Тут все сказано правильно?

Шульгин бегло просмотрел второе письмо.

— Ну, извините. Я слишком хорошо знаю ваши приемы и методы. Потому и не исключал очередного фокуса. Вплоть до того, что вы и она — одно лицо. Перемещенное сюда аналогичным способом.

— Ну что вы! Это абсолютно невозможно. И я действительно не знаю, чем вас переубедить.

— Есть единственный способ. Возвратить меня в собственное тело. И не говорите, что это невозможно…

— Но я действительно пока не знаю, как это сделать. Предположим, соответствующая аппаратура у меня есть. Но укажите мне ваше подлинное тело, тогда мы попробуем.

«Что-то здесь не так, — подумал Сашка. — Они теперь, выходит, играют за разные команды? Неужели мы там у себя и ее перевербовали, как Ирку? Почему „моя“ Сильвия пишет, что формулу показать, только „когда придет время“, а не сейчас? И что значит — „не ввязывайся“? Она имеет в виду Антона или свою копию? Действительно, лучше не спешить и во всем разобраться как следует».

А Сильвия продолжала:

— Поймите меня правильно, Александр Иванович. Мы оба с вами сейчас в абсолютно тупиковом положении. Я не хочу кривить душой и обещать то, чего не смогу исполнить. По крайней мере — сейчас.

Я не знаю, что происходило между вами, другой Сильвией и моими коллегами там, в будущем времени. Вы это знаете. Знаете и многое другое. Поэтому нам остается только заключить джентльменское соглашение. Вы поможете нам сейчас, поскольку то дело, которое делает здесь Лихарев, действительно не терпит отлагательств. А я, в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь вам. Мои слова вас убеждают?

Шульгин молчал. А что он мог ответить? Формулу возврата на Валгаллу следует пока поберечь. Вдруг да и пригодится? Запасной парашют.

Ему вдруг страшно захотелось вновь увидеть свой терем на далекой планете, сложенный из бледно-золотистых бревен, частокол, мачтовые сосны, обрыв, Большую реку.

Форт, откуда он ушел, до последнего отстреливаясь из «ПК» от аггрианских бронеходов.

— Ну а какие же будут гарантии? — спросил он, демонстративно ставя на предохранитель и пряча в карман пистолет.

— Ведь вы все просчитали и взвесили, Александр Иванович, не так ли? Если вас что-то способно убедить — скажите, мы все сделаем.

— Хорошо, я вам скажу. Немного позже. Раз игра затевается по-крупному, обманывать по мелочам вы вряд ли станете. Сегодня я схожу к Сталину в гости. Завтра вы придумаете, как обеспечить спокойное будущее семьи Шестакова, когда и куда их переправить. В надежное и приятное для жизни место, подальше от СССР и Европы. А послезавтра мы встретимся у вас в Лондоне и еще раз поищем устраивающие всех варианты.

Шульгин специально устроил сцену с требованием срочной встречи с Сильвией. Ничего по сути не решившая, она должна была дезориентировать противника, внушить ему мысль о том, что он пребывает в растерянности и готов на все, лишь бы поскорее вернуться «домой». Тогда никому не придет в голову, что он может преследовать еще какие-то цели, затевать собственную игру.

А у него такая мысль как раз и появилась. Уж больно удачно все складывается, впервые две могущественные силы едины в желании перетянуть Сашку на свою сторону. И он тем самым приобретает свободу маневра и возможность продать свою благосклонность как можно дороже.

Тем более Шульгин надеялся, что как раз на эти час или два Антон выпустил его из-под контроля. Вряд ли он в состоянии поддерживать постоянную связь между квартирой и Замком, через границы времен и реальностей.

Если бы это было возможно, не случилось бы всего предыдущего.

Конечно, оставался риск, что аппаратура прослушивания и звукозаписи установлена где-то в Москве и пишет все происходящее в квартире. На этот случай Сашка извлек из уха капсулу и спрятал внутрь вполне обычного серебряного портсигара с выдавленной на крышке тройкой, обнаруженного в ящике секретера Лихарева. Если даже серебро не экранирует волны, по которым осуществляется связь, так звуковые оно не пропустит точно. Особенно если положить портсигар под подушку в другой комнате.

Но предосторожности оказались излишними.

Антон действительно сразу после разговора с Шульгиным отбыл на свою операционную базу, которую принято было называть Замок. Хотя, конечно, Замком он был лишь в восприятии землян.

Такой возник однажды у форзейля каприз — оформить предназначенное для своих гостей-союзников помещение в виде мрачно-величественной средневековой цитадели с роскошнейшими современными интерьерами, способными удовлетворить самый требовательный и изощренный вкус. Чтобы аборигены постоянно видели, с кем имеют дело, и проникались соответствующими чувствами.

Однажды Шульгин и Новиков попытались проникнуть в сокровенные глубины Замка, в дебри коридоров, пронизывающих основания бастионов и башен, где сразу убедились, что не только на землян рассчитывалось это сооружение.

Похоже, отсюда имелись выходы во многие миры, населенные в том числе и негуманоидами.

Спасибо (кому?), что друзья сумели унести оттуда ноги.

Сам же форзейль во всех этих пышных декорациях не нуждался. Скорее наоборот. Его личные апартаменты простотой, аскетизмом, изысканным, хотя и не слишком человеческим дизайном больше напоминали дворцы средневековых японских сёгунов.

Павильоны из дикого камня и отполированных деревянных брусьев даже располагались так, что с их веранд не видно было Замка. Только пустынный океанский берег, край скалистой гряды и едва тронутая осенним увяданием прерия. Здесь всегда царил вечный, теплый, слегка пасмурный сентябрь.

Времени теперь у Антона было достаточно. Точнее — сколько угодно. Он мог вернуться в Москву в любую точку времени, с единственным условием — не раньше того момента, в который он ее покинул последний раз. Таково очередное ограничение, налагаемое законами, которым он подчинялся.

Устроившись на мозаичном полу, собранном из разноцветных плашек редчайших сортов земных деревьев, едва ощутимо пахнущем сандалом, смолой ливанского кедра, орегонской сосной, соком розового кебрачо, он погрузился в медитацию.

Чего же он все-таки хочет?

В очередной раз уязвить аггров, нанести им, разгромленным во фронтальной схватке, последний, завершающий удар с тыла? Чтобы не поднялись больше, не смогли восстановить разорванную связь времен?

А может, лучше поступить иначе?