Место встречи изменить нельзя. Эра милосердия. Ощупью в полдень - Георгий Вайнер

– Ничего, – упрямо сказал Стас, нажимая на кнопку звонка. – Мы этот шарик еще сложим…

Ставицкий оказался совсем не таким, как представлял себе Тихонов. Ничего в нем не было изнеженного и хлыщеватого. Высокий – вровень со Стасом – красивый парень открыл дверь, мельком глянул на удостоверение, спокойно сказал:

– Заходите. Я ждал вас.

– Это почему же?

– Было бы грубейшей ошибкой следствия не поговорить с человеком, который, быть может, лучше всех знал убитую.

Стаса неприятно царапнуло слово «убитая». Все-таки о любимом человеке!

– Вот я и решил этой ошибки не допускать.

Стас снял пальто, замешкался – вроде искал, куда повесить. На вешалке висело серое короткое пальто, на сундучке лежала черная замшевая куртка.

Стас простовато улыбнулся:

– Извините за нескромный вопрос: сколько стоила эта куртка?

Ставицкий удивленно взглянул на него:

– Семьсот двадцать форинтов. Я ее в Венгрии купил. А что?

– Мне вот такую же предлагают. Девяносто рублей хотят. Дорого, наверное?

– Это дело любительское. Охота пуще неволи…

– Да я вообще не знаю, пойдет ли она мне. Черный цвет – боюсь, что при моей фактуре на факельщика буду похож.

– А вы примерьте эту.

– Можно?

– Конечно.

Стас натянул куртку, посмотрел в зеркало. Теплая, с подстежкой, шерстяным воротничком. До середины бедер. Сказал:

– И зимой можно носить вместо пальто.

– Можно, – ответил Ставицкий. – Хотя я в ней обычно только в машине езжу.

Помолчал, подумал, потом сказал:

– Ну что, наверное, маскарад можно кончать? Куртка сидит неважно – оттопыривается пистолет в заднем кармане. А зачем вам надо было осмотреть мою куртку?

Стас быстро глянул ему в глаза, спокойно ответил:

– Куртку – не надо. Я хотел осмотреть себя в куртке. Мы же с вами одного роста. А насчет пистолета вы ошиблись. Это коробочка с мятными конфетами «Эвка». Угощайтесь!

– Вот и хорошо. Поставим все точки над i. Значит, подозреваете?

– Нет. Нет достаточных оснований. А вот серьезно поговорить – есть о чем.

Ставицкий сердито хмыкнул:

– Как же это вы для такой серьезной беседы пистолет не взяли?

Тихонов удобно уселся в кресло:

– А я его попусту с собой не ношу. Он же ведь, черт, тяжелый. Да и таскать его повсюду – потерять можно, голову потом за него снимут.

– Мне казалось, что вы без этого обязательного криминального атрибута никак не обойдетесь.

– Дело в том, что этот атрибут для меня такой же инструмент в работе, как для бухгалтера – счеты или для вас – коробочка с гримом. Вы же не берете ее с собой, отправляясь в магазин или в гости?

– А вы пришли, чтобы прицениться к моей куртке?

– Нет. Я пришел к вам в гости. Правда, в гости ходят по приглашению. Но специфика работы вынуждает меня пренебречь некоторыми условностями. Поэтому я решил лучше прийти в гости к вам, чем приглашать вас к себе. Так, мне кажется, лучше.

– Кому лучше?

– Вообще лучше, – сделал неопределенный жест рукой Стас.

– Видимо, вы полагаете, что допросы в неофициальной обстановке более эффективны?

– Я уже сказал, что это не допрос. А что касается эффективности – несомненно. Я вам напомню о причине и цели своего визита, – тихо сказал Стас, и голос его стал жестким. – Убита при непонятных обстоятельствах женщина, которую вы, по моим сведениям, любили, на которой собирались жениться и были ею не так давно отвергнуты. Во всяком случае, я мог рассчитывать на вашу всемерную помощь в розыске убийцы. Поэтому я пришел сюда. В этой, как вы говорите, неофициальной обстановке она бывала много раз, здесь еще должно быть эхо ее голоса, и вы должны это помнить и рассказать мне все, имеющее отношение к делу.

– Но вы же подозреваете меня. Это кощунство!

Стас посмотрел на него и сказал:

– Подозрения, уложенные в рамки уголовного закона, являются только следственными действиями. И все! Вы мне лучше расскажите, что вы делали в понедельник вечером.

Ставицкий походил по комнате:

– В театре я был свободен. Позвонил Тане в редакцию около пяти, может, в половине шестого, предложил встретиться, поговорить. Она куда-то торопилась, сказала, что ей надо с кем-то увидеться. Велела позвонить в среду. Я поехал к Генке Григорьеву…

– Кто это?

– Мой приятель, тоже актер. Его не оказалось дома. Там рядом с ним кинотеатр «Прогресс». Делать было нечего – зашел на семичасовой сеанс. Потом поехал в ресторан, поужинал и отправился домой спать. Вы удовлетворены?

– Почти. Вы откуда звонили Тане?

– Из дома.

– Через сколько вы вышли?

– Вскоре. Минут через тридцать, наверное.

– Где живет Григорьев?

– На Ломоносовском проспекте.

– Каким транспортом ехали к нему?

– Четвертым троллейбусом.

– Итак, складываем: пять тридцать – вы звонили Тане, плюс полчаса на сборы – шесть. Минут пятнадцать ходьбы до остановки четвертого троллейбуса плюс минут тридцать езды. Значит, без четверти семь вы были у Григорьева. Так?

– Так.

– Когда вы уходили из дома, кто-нибудь из соседей вас видел?

– Понятия не имею. Я как будто никого не встретил.

– Идемте дальше. Дома у Григорьева вас кто-нибудь видел?

– Нет, я же сказал, что его не было.

– А может, кто-либо из его родственников?

– Нет. Никто дверь не открыл.

– Ладно. Без пяти семь вы в кинотеатре. Какой демонстрировали фильм?

– Какая-то импортная белиберда.

– А точнее?

Видно было, что Ставицкий напрягся.

– «Вернись, Беата!»

– Прекрасно. Когда закончился фильм?

– Около девяти.

– Так это же короткий фильм. Что так долго?

– Журнал был длинный.

– Не помните, о чем?

– Новости науки и техники.

– Прямо из кино поехали ужинать?

– Нет. Была хорошая погода, снегопад, и я дошел до метро «Университет», а оттуда почти до моста через Москву-реку. Там сел в такси.

– В каком ресторане ужинали?

– Дома актеров. Приехал туда около десяти.

– Какой швейцар дежурил?

– Новый какой-то. Я его не знаю.