Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис

Вообще-то она почти никогда не берет его машину. Но сегодня он почти не сомневается: она возьмет ее. Даже если ехать всего ничего — на угол Милл-роуд и улицы Всех Святых. Но мать порой бывает ужасно нетерпеливой; к тому же ей известно, что та девушка ждет его, та самая ирландская девица с тату, та самая, что разбила сердце ее мальчику…

Откуда она узнала о его намерениях? Возможно, проверила его мобильный телефон, непредусмотрительно оставленный на столике в холле. Да, это была непростительная глупость с его стороны — бросить там телефон, словно приглашая ее заглянуть в память. И ей, конечно, ничего не стоило открыть его электронную почту и отыскать там их недавнюю переписку с Альбертиной.

«Альбертина, — наверняка подумала она с усмешкой. — Тоже мне роза!» Мать прекрасно поняла: это та самая ирландская девчонка, которая уже виновата в смерти одного ее сына и теперь имеет наглость запугивать другого. Может, Найджел и умер из-за той осы в банке, но она, Глория, совершенно уверена: этого не произошло бы, если б не та девица. Глупый, ревнивый Найджел сперва в нее втрескался, затем узнал, что его братец давно уже следит за ней и без конца ее фотографирует, и для начала пригрозил Голубоглазому, а потом и кулаки в ход пустил. Да так налетел на бедного беспомощного мальчика, что матери пришлось его оттаскивать, а потом и прикончить, как бешеного пса, чтобы ничего подобного не повторилось…

Дорогая Бетан (можно мне так называть Вас?)!

Вы, должно быть, уже слышали новость? Вчера ночью в своем Особняке умер доктор Пикок. Упал вместе с инвалидным креслом с крыльца. И все свое имущество — в последний раз его оценили в три миллиона фунтов — оставил Вам. Поздравляю. Полагаю, старик чувствовал, что должен Вам что-то — из-за того дела Эмили Уайт.

Впрочем, должна заметить, я удивлена. Брендан не говорил мне ни слова, а оказалось, все это время он работал у доктора Пикока; странно, что ему и в голову не пришло со мной поделиться. Возможно, впрочем, он упоминал об этом при Вас? В конце концов, вы с ним старые добрые друзья.

Понимаю, у моей и Вашей семьи имелись в прошлом некоторые разногласия. Однако теперь, когда Вы встречаетесь с обоими моими сыновьями, мы могли бы зарыть топор войны. Все просто потрясены тем, что случилось с доктором. И будет особенным шоком, если слухи, которые донеслись до меня, окажутся правдой; эта смерть, кстати, многим кажется весьма подозрительной.

И все же я бы не стала особенно тревожиться. Вы ведь понимаете: подобные истории со временем совершенно стираются из человеческой памяти.

Искренне Ваша,

Глория.

Вот письмо матери. Она всегда прямо следует к намеченной цели. И она прекрасно знала, что конверт откроет именно Найджел, что он проглотит эту наживку. И когда в тот день Найджел влетел в дом и заявил, что ему нужно немедленно переговорить с Голубоглазым, именно она отвлекла старшего сына, отослала прочь с пощечиной, горящей на щеке, или подбросила осу в банке…

И теперь ее единственный оставшийся в живых сын в таком долгу перед ней, что ему вовек не расплатиться. Он никогда уже не сможет ее покинуть. И никогда не сможет принадлежать кому-то другому. А если он попробует сбежать…

КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ

blueeyedboy: Эй, кто-нибудь откликнется? Здесь есть кто-нибудь?

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 04.47, пятница, 22 февраля

Статус: публичный

Настроение: отрезанное от мира

Музыка: My Chemical Romance, Mama

Ей бы следовало давно догадаться, что именно грядет. Ей бы следовало давно понять, что он кончит именно так. Но Глория не специалист по выявлению детских пороков. Для нее что выявление, что проявление, что проявка — в общем, какие-то очередные глупости, которыми Голубоглазый занимается в своей темной комнате в полном одиночестве. Ей даже думать об этом не хочется. Как и о той отвратительной Синей книге или о тех играх, в которые он так любит играть онлайн с этими своими невидимыми френдами. Пару раз она заглянула в его блог — с тем же смешанным чувством долга и отвращения, с каким раньше стирала его простыни, — но сделала это исключительно ради его же блага, желая уберечь. Ведь люди совершенно не понимают, насколько Голубоглазый чувствителен, да и откуда им знать, что он и постоять-то за себя не в силах…

Когда она вспоминает об этом, ее глаза слегка затуманиваются слезой. При всем своем стальном упорстве Глория порой бывает до странности сентиментальной; вот и сейчас, когда она очень на него сердита, ее бесконечно трогает мысль о его беспомощности. «Именно в такие моменты, — думает она, — я больше всего и любила его: когда он болел, или плакал от обиды, или ему казалось, что весь мир настроен враждебно и никто, кроме мамы, его не любит. И еще — когда все вокруг считали его виноватым».

Она-то знает, что он неповинен. Ну, во всяком случае, в убийстве. А если он и виноват в чем-то — например, в воображаемых преступлениях, — то это останется между ними и об этом будет известно лишь самому Голубоглазому и его маме, которая всю жизнь только и делала, что защищала его даже в ущерб себе самой. Но таким уж он, ее сын, уродился, так и сидит в построенном ею гнезде, точно толстый, не умеющий летать кукушонок с вечно раскрытым ртом.

Нет, он не был ее любимчиком. Но именно он оказался самым везучим из всех ее троих невезучих сыновей; природа подарила ему способность выживать, несмотря на весьма специфический, доставшийся от той же природы дар. «Вот уж точно, — размышляет Глория, — яблоко от яблони недалеко падает; он весь в отца».

Но она, мать, обязана оберегать сына, что бы ни случилось. Хотя порой прекрасно осознает, что надо бы наказать его, но это тоже только между ними, между Голубоглазым и его мамой. Никто чужой не смеет поднять руку на ее мальчика. И никто — ни школьные учителя, ни представители закона — не имеет права вмешиваться. Разве не она всегда его защищала? От тех, кто над ним издевался, от всяких головорезов и хищников?

Взять, к примеру, Трицию Голдблюм, ту суку, что соблазнила старшего мальчика — и стала причиной смерти младшего. Ей, Глории, было даже приятно заняться этой особой. Да и получилось все очень легко: пожар, вызванный замыканием, — вещь в высшей степени надежная.

Затем эта хиппи, подружка миссис Уайт, которая считала, что им далеко до нее. Да и сама Кэтрин Уайт, которую можно было запросто заставить слететь с катушек. А еще Джефф Джонс, тип, что удочерил ту ирландскую девчонку, а потом, через несколько лет, осмелился в пабе поднять руку на ее сына. Ну и конечно, Элеонора Вайн, проныра, шпионившая за Бренданом в Особняке; и Грэм Пикок, так жестоко их обманувший, к которому ее мальчик был по-настоящему привязан…

Пожалуй, наибольшее удовлетворение она получила от происшедшего с доктором Пикоком. Перевернувшийся в инвалидном кресле, оставленный умирать в одиночестве на тропинке, он напоминал черепаху, наполовину вылезшую из своего панциря. А она тем временем поднялась наверх и забрала ту статуэтку эпохи Тан, которой он изводил ее все эти годы и которую она затем аккуратно поставила в свой шкафчик рядом с фарфоровыми собачками. На ее взгляд, это никакое не воровство. Старик был кое-чем ей обязан за все беды, которые по его вине случились с Голубоглазым.