Избранное - Нора Георгиевна Адамян

месте не было. У ее стола расхаживала взад и вперед немолодая женщина в пушистой шапочке и просторной шубке.

— Вы ко мне? — спросил Александр Семенович.

— Я хотела бы видеть вашу сотрудницу Галю.

Он удивился:

— Галю?

Покачиваясь на ходу, в комнату влетела Муся:

— Гражданка, я вам русским языком сказала, никакой Гали у нас нет. Понятно?

Посетительница снисходительно улыбнулась:

— Девушка, вы не в курсе дела. Такая черненькая, стройная.

— Нет, надо же! Я не в курсе! Вы, может быть, вообще не туда попали.

— Мама, ты уже здесь?

Александр Семенович увидел Салтанова, подумал: «Явился». И, не закрыв двери своей комнаты, с непонятным интересом стал поглядывать на Салтановых.

Мать торопливо сказала Мусе:

— Хорошо, хорошо, не беспокойтесь.

Салтанов спросил:

— Комиссия состоится?

Так как вопрос не был обращен прямо к Мусе, она не нашла нужным на него ответить и с отрешенным видом перелистывала свои бумаги. Маленькая женщина беспомощно развела руками.

— И этого не могла узнать? — спросил сын.

Он наклонился к Мусе и, опершись рукой на стол, стал ей тихо что-то говорить. Но Муся («Крепкий орешек», — одобрительно подумал Александр Семенович) перебила его громким птичьим голоском:

— Что вы тут шепчетесь, гражданин? Вам на какой час назначено?

— А я не шепчусь, — сказал Салтанов, — это просто моя манера разговаривать с хорошенькими девушками.

— Толик! — с укоризненным восхищением воскликнула мамаша.

— В самом деле, — сказал Анатолий, — нельзя, чтоб работа делала наших девушек такими грубыми. Это бесчеловечно.

— Нет, надо же, — протянула Муся. Таким голосом она разговаривала по телефону.

Александр Семенович встал из-за стола и прошел через приемную, ни на кого не глядя, коротко сообщив Мусе:

— Я у Варламовой.

У Анны Васильевны еще шел прием. Она сидела, привалившись грудью к столу, кутая плечи серым платком, и слушала крикливую жилистую старуху:

— Поверьте, исключительно вхожу в положение. Люди молодые, ребеночек у них, а мне много ли надо? Опять же лишний рублик за комнату не платить, тоже на полу не валяется.

Анна Васильевна махнула карандашом. С кончика стула привстал молодой человек. Рядом сидела его жена с младенцем, завернутым в розовое одеяльце. Она шепотом подсказывала мужу:

— Про кухню скажи…

— Убедительно прошу вашего разрешения сменяться нам с гражданкой Валдаевой. Очень тесно у нас. Ни встать, ни сесть. Кухня по коридору далеко, пока добежишь — дитя искричится…

Он оглянулся на жену. Она шепнула:

— Про дверь…

— Опять же дверь наша как раз напротив общей входной двери. Как хлопнет — так ребенок просыпается.

— А мне ничего, — вставила сменщица, — у меня одно ухо глухо, а другое недослышит.

— Разница площади в пять метров? — спросила Анна Васильевна.

— Пять, пять, — заторопилась старуха, — комната квадратненькая, как столик.

— Ну, все, — отпустила посетителей Анна Васильевна, — ответ получите послезавтра.

Молодые люди вышли молчаливые, настороженные. Старуха без умолку лопотала:

— Разрешат, как это не разрешить… Да я тогда до самого Рогачева дойду…

«Отказать», — размашисто написала Анна Васильевна.

— Не боишься Рогачева? — усмехнулся Александр Семенович. — И молодых не жалеешь?

— Жалею я их, потому и отказываю. Во-первых, они все свои сбережения за эти пять метров старухе отдадут. Это же ясней ясного. А у старухи сын хулиган, рецидивист. Ей от этих денег пользы не будет. Во-вторых, молодым самое большее год потерпеть — они в полуподвале живут, их в первую очередь в новые дома переселять будут. А перейдут они на старухины восемнадцать метров, им еще долго придется там жить.

— Не поймут они твоих соображений.

— День погорюют, потом благодарить будут.

— Все-то ты наперед знаешь, Анна Васильевна.

— Не говори. Самой противно.

Стала собираться комиссия. Отдуваясь, вошел тучный Воронов. Крупный хозяйственник, человек твердый и решительный. Пришли придирчивый, недоверчивый Костюк, мастер цеха часового завода, и молодой доцент университета Колесников.

Женщина-врач Лукьянова долго возилась, стягивая надетую на белый халат шубу. Александр Семенович помог ей раздеться.

— Ну что вы, спасибо, я сама, — смущенно бормотала она.

— Пусть поухаживает, ему это полезно, — засмеялся Воронов, и горькая тоска охватила Александра Семеновича.

Ничего Воронов о его жизни не знал и не придал, конечно, своим словам никакого значения, но Александр Семенович вдруг явственно вспомнил жену, запах ее духов, усиленный морозом, тепло ее рук под шубкой. Он любил снимать с нее пальто, когда она приходила с работы, из гостей, из магазина. Снимать пальто и спрашивать: «Больше ты никуда не уйдешь?»

Лукьянова села к столу, положив перед собой грубоватые от частого мытья руки.

— Опять грипп, — сказала она, — сегодня с утра десять вызовов, и все грипп.

— Я с вами рядом не сяду, — заявил Воронов, — еще заразите меня.

— От врачей не заражаются.

— Ну, тогда сяду. Вот, кстати, доктор, что я хотел у вас спросить: какое это явление — ложусь спать и вроде быстро засыпаю, а потом как от толчка просыпаюсь и сна ни в одном глазу.

— Есть надо поменьше, — мрачно сказал Костюк.

Лукьянова вздохнула:

— Так трудно сказать. Приходите ко мне в поликлинику, посмотрим вас, давление проверим.

Воронов был разочарован:

— Ну вот, там вы потребуете анализ крови, того… сего…

— А как вы думали? И того и сего.

Пришел последний запоздавший член комиссии — молодая работница кондитерской фабрики Вера Селина. Она скромно пристроилась у самого краешка стола.

Прибежала Муся с делами, намеченными к разбору. Папка с фамилией Салтановых лежала сверху.

«И тут успел», — опять с неприязнью подумал Александр Семенович. Никогда еще у него не было такого чувства раздвоения. Это его раздражало.

Анна Васильевна привычно пригладила ладонями волосы и постучала карандашом по столу.

— Начнем, товарищи?

И, едва стало тихо, заговорила. Александр Семенович всегда удивлялся ее памяти. Едва перелистывая бумаги, она изложила дело Салтановых коротко и беспристрастно.

— Почему запретили? — спросил Воронов. — Один на один меняются, мать и сын, что тут такого?

— Дом, в котором живет мать, подлежит сносу, — терпеливо повторила Анна Васильевна, — при переселении матери дадут жилищную норму. Сын — молодой человек, сегодня переселится, а завтра у него семья.

— Ну понятно, — процедил Воронов.

— А мне непонятно, — вдруг сказал Колесников, — и почему мы должны обязательно подозревать какие-то расчеты? А может быть, там другие соображения?

— Ну вот и выясним, — Анна Васильевна позвонила в переднюю.

Салтанов бережно поддерживал мать под локоток. Сперва он усадил ее, потом поздоровался с комиссией. Вежливый молодой человек, с приятным лицом. И мать интеллигентная, еще не старая женщина.

— Слушаю вас, — почтительно обратился к комиссии сын.

— Так вы нам расскажите свои обстоятельства, — предложил Воронов.

— Где работаете? — спросил Костюк.

— В строительно-монтажном управлении. СМУ-181.

— Должность какая?

— Инженер-строитель.

— И давно работаете?

— Простите? — не понял Анатолий.

«Понял он прекрасно», — поморщился Александр Семенович. Просто Анна Васильевна в эту минуту перешептывалась