Кавказская война. В 5 томах. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг. - Василий Потто

Позади деревни, к северу от нее, возвышался скалистый остроконечный пик, резко выделявшийся из массы гор и своей оригинальной формой и своим положением. Этот-то пик и занял один из турецких отрядов, тогда как другой остановился на одном из горных уступов, лежавших почти в тылу нашей позиции, “Если бы я не щадил людей,– говорит Паскевич,– то ударом в штыки сейчас же мог бы вытеснить лазов из Харта, но было очевидно, что они, при поддержке извне, крайне дорогой ценой уступят победу, а потому я хотел сначала отогнать все секурсы, потом окружить деревню и, постепенно приближаясь к ней, истребить артиллерией все неприятельские оборонительные средства”. На этом решении Паскевич и остановился.

Было уже шесть часов пополудни, приближался вечер, и главнокомандующий, торопясь покончить дело до наступления темноты, приказал грузинскому батальону сбить неприятеля с высот, находившихся у нас в тылу, а батальону Ширванского полка овладеть остроконечным пиком, чтобы отрезать защитникам Харта и последний путь отступления через Северные горы. Грузинцы, покровительствуемые огнем огромной батареи из двадцати четырех орудий, быстро овладели горным уступом, где стоял неприятель и, расположившись на взятых утесах, заставили лазов убраться на самый гребень горы, откуда им спуститься вниз уже было невозможно. Тогда, обеспеченные с тыла, двинулись вперед и ширванцы. Но исполнить задачу им было гораздо труднее, нежели грузинцам, так как здесь приходилось действовать без помощи артиллерии, снаряды которой даже не долетали до вершины остроконечного пика. В первый раз, после Ахалцихе, ширванцы шли в бой на глазах любимого шефа и, желая показать себя достойными славного имени, двинулись на приступ без выстрела. Сильный ружейный огонь, встретивший их с пика, замер в громовом крике “Ура!”, и через полчаса шанцы, венчавшие гору, были взяты штыками. Сброшенные вниз, лазы не успели опомниться, как были окружены русской конницей. Два конно-мусульманские полка и две сотни линейцев неслись на них слева, дивизион нижегородских драгун с двумя донскими орудиями – справа. Тяжкий удар нижегородцев разорвал лазов надвое. Подпоручик князь Зураб Чавчавадзс 4-й с горстью драгун первый проложил себе дорогу сквозь ряды неприятеля, и заскакал им в тыл. Лошадь под ним была убита, он дрался пеший, получил рану, но не пустил лазов в горы. Тем временем подоспели татарские полки, и лазы очутились в отчаянном положении: их поражали картечью и пулями, топтали конями, рубили саблями, кололи пиками. Видя невозможность пробиться, неприятель дрался с таким ожесточением, что целые партии, расстреляв патроны, выхватывали кинжалы и резали друг друга, чтобы избежать плена. Бой, почти небывалый по кровопролитию, происходил на таком тесном пространстве, что даже зарядные ящики артиллерии оказались потом избитыми пулями. Долина была завалена трупами, и только немногим из лазов удалось, прорвавшись сквозь этот страшный круг огня и железа, укрыться в горы; но и там еще долго преследовал их конвой главнокомандующего с полковником Верзилиным.

Этим кровавым эпилогом закончился день двадцать седьмого июля. Темная ночь быстро спустилась на окрестность, и густой туман, заслонивший от глаз даже ближайшие предметы, остановил дальнейшие действия против Харта. Войска окружили селение со всех сторон: с востока и севера стояла пехота, с юга и запада – конница.

Часов в девять вечера, уже в совершенной темноте вернулись линейцы, и полковник Верзилин доложил Паскевичу, что верстах в десяти за Хартом, он неожиданно наткнулся на сильные турецкие колонны и должен был отступить. Известию, однако, не придали серьезного значения, полагая, что турки не осмелятся ночью приблизиться к Харту. В русских лагерях все успокоилось, как вдруг часов в одиннадцать ночи страшная ружейная трескотня на северных горах подняла всех на ноги – ширванцы внезапно были атакованы с тыла значительными силами. То был действительно Осман-паша, явившийся из Балахора с тем, чтобы помочь жителям Харта вырваться из тесной блокады. Мрак ночи и неизвестность, в каком положении находятся ширванцы, поставили Паскевича в некоторую нерешимость, что предпринять. К счастью, скоро прискакал офицер с донесением, что нападение турок отбито и ширванцы удержали позицию. Но едва перестрелка смолкла на северной стороне, как началась на западной и южной.

Приближение Осман-паши дало надежду лазам, окруженным в деревне, воспользоваться ночной суматохой, чтобы вырваться в поле. Толпы их, хлынувшие из западных и южных ворот, стремительно ударили на нашу кавалерию и стали пробиваться. На западной стороне попытка эта, однако, не увенчалась успехом. Драгунская цепь, быстро сомкнувшаяся во взводы, под командой храбрых офицеров – поручиков Акимова и Шилинга, прапорщиков князей Язона, Романа и Спиридона Чавчавадзе,– со всех сторон окружила лазов, и часть их была изрублена, а остальные втоптаны обратно в деревню. На южной стороне успех, напротив, был на стороне неприятеля: там лазы прорвали редкую конно-мусульманскую цепь, и пока на помощь к ней подоспел заведовавший ночными пикетами султан Таги-хан с дежурной сотней и прискакал взвод нижегородских драгун, под командой штабс-капитана Коцебу, они уже миновали равнину и скрылись в горах. Десять изрубленных тел, шестнадцать пленных и три знамени – вот все, чем поплатились лазы за свою отчаянно смелую вылазку.

Этот эпизод ускорил, однако, общую развязку. Пехота, двинутая Паскевичем, вошла в деревню с разных сторон, и небольшая часть еще остававшихся защитников была истреблена поголовно. При осмотре Харта в нем найдено было до восьмидесяти тел замученных русских солдат – кровавый след последнего Бурцевского штурма; большая часть их была обезглавлена, с некоторых содрана кожа, иные, обугленные, висели над потухшими кострами. Все эти восемьдесят изуродованных трупов, безмолвно свидетельствовавших о том фанатичном разгуле диких страстей, которым предавались лазы, торжествуя победу, были собраны вместе и преданы земле в одной общей братской могиле.

Пока пехота со всех сторон зажигала Харт и солдаты, пренебрегая добычей, бросали в огонь имущество жителей, кавалерия с первыми лучами восходящего солнца пошла преследовать неприятеля. Полковник Анреп, со своими уланами и вторым конно-мусульманским полком, двинулся к Балахору; Раевский, с нижегородцами и мусульманским полком Ускова, принял несколько в сторону, чтобы осмотреть соседние горы. Но пока последнему встречались на пути лишь одиночные бегущие партии, за которыми гоняться было бесполезно, Анреп открыл у Балахора весь лагерь Осман-паши, где находилось до трех тысяч пехоты и конницы. Второй конно-мусульманский полк понесся в атаку, но, встреченный сильной турецкой конницей, был опрокинут. Устроившись, татары повторили атаку, и снова были отбиты. Между тем в тылу у неприятеля замечено было усиленное движение – тянулись обозы, отступала пехота. Тогда Серпуховского уланского полка поручик Голумбовский вызвался разыскать Раевского и привести его к Балахору. Путь лежал через ущелье, занятое лазами, но раздумывать было некогда, и Голумбовский, в сопровождении одного улана, пустился во весь опор под перекрестным огнем неприятеля. Лошадь под ним была ранена, но сам он и улан промчались благополучно и встретили Раевского уже идущего на выстрелы[22]. С прибытием его колонны второй конно-мусульманский полк в третий раз кинулся в атаку и, поддержанный карабагскими беками, ворвался в деревню. Большая часть турецкого отряда успела уже отступить, но то что осталось – подверглось полному истреблению. Два орудия, знамя, лагерь, артиллерийский парк, целые табуны лошадей, скота и баранов, наконец, имущество жителей нескольких деревень, спешивших удалиться в горы вслед за войсками,– все сделалось добычей татар. В плен взято более ста пятидесяти человек, и в том числе несколько турецких чиновников.