Илья Глазунов. Любовь и ненависть - Лев Колодный

Напротив автора из другого нижнего угла картины на главных действующих лиц истории, диктаторов черных – Гитлера и Муссолини, диктаторов красных – Мао и Фиделя, на всех премьеров и президентов, королей рок-н-ролла и джаза смотрит скорбный Александр Исаевич, попавший в «Мистерию» вместе с Матреной.

«Что из этого?» – могут подумать сегодня, зная, что Солженицын стал постоянным жителем Москвы, с триумфом вернувшись на родину из Америки.

Но кто смел в 1977 году публично в Москве представить изгнанного государственного преступника в образе праведника и страдальца? Его имя вычеркивалось из любой статьи, книги, если вслед за этим не клеймилось оно гневными словами. А Глазунов посмел показать Солженицына не только своим союзником. Героем! Мог ли пойти на такой шаг конъюнктурщик, зная наперед, что власть ненавидит изгнанника, который обрушивал из-за кордона тяжелые снаряды на головы засевших в Кремле и на Старой площади коммунистов, разрушая краеугольные камни советской власти? Один из таких тяжелых снарядов выпустил в ту же цель Илья Глазунов «Мистерией». Я убежден, этот поступок Россия никогда не забудет. Именно за такие поступки признал его народ, опоясывавший громадное здание Манежа кольцами очередей.

* * *

К тому времени, к 1977 году, мировоззрение художника выкристаллизовалось в художественных, только ему свойственных формах, выработанных за годы неустанного труда, постижения искусства титанов Возрождения, русских реалистов, древнерусской иконы и народного творчества.

Впервые открыто Глазунов предстал явным монархистом, православным христианином, антикоммунистом. Над всеми чистыми и нечистыми поднял образ Христа, парящего выше Папы Римского, выше крылатой Ники, оказавшихся за колючей проволокой. Когда сегодня художник заявляет: «Я таким был всегда!» – то я ему верю, не сомневаюсь не только в искренности, но и в правдивости его слов. «Мистерия» – тому вещественое доказательство. Подобные взгляды выражал он в картинах более ранних, поэтому антикоммунизм ставился ему в вину еще в 1964 году руководителями МОСХ.

Таким образом, 1977 год – рубеж, перейдя который, Глазунов открыто, не таясь, начал создавать антисоветские большие картины, найдя для выражения своего «Что?» глазуновскую форму «Как?», трактуя борьбу Добра и Зла как поединок божественного, народного, национального с коммунистическим, антинародным, интернациональным, по его терминологии – сатанинским.

Произведения, начиная с этого времени, искусствоведы объявляют вне искусства, относят к области психиатрии и политики, к воспроизводству «фиг в кармане», тасканию крупиц фактов со стола сильных мира сего, на зависть «товарищам по оружию».

Не было всего этого.

* * *

«Мистерия XX века» впервые оказалась в том же 1977 году на Кузнецком мосту среди сотен других картин художника, которому впервые дали в Москве престижный зал.

Привез картину на Кузнецкий, предупредив о ней только реставратора Качалова и фотографа Васильева, двух помощников. Тогда Васильева, увлеченного древней архитектурой, знали как фотографа. Эту роль он исполнял и по просьбе художника. Никто не предполагал, что через десять лет поведет этот человек за собой первую политическую демонстрацию от Манежной площади по Тверской к зданию Моссовета, куда на встречу с членами шумного общества «Память» прибудет первый секретарь МГК Борис Ельцин. После чего «памятники», ободренные властью, начнут бурно выражать взгляды, отнюдь не самые прогрессивные, врываясь с мегафоном в зрительный зал Дома писателей, в редакцию «Московского комсомольца». Никто Глазунова не причисляет к вдохновителям радикального «МК» только потому, что он дружит с Павлом Гусевым. Но вдохновителем и организатором общества «Память» его называют с первых лет перестройки на том основании, что некогда водил знакомство, сотрудничал с фотографом Дмитрием Васильевым…

Как только холст привезли в зал, поторапливаемый автором помощник Качалов за шесть минут натянул полотно на подрамник. Глазунов спешил поставить выставочную комиссию перед фактом, а вообще-то говоря, лез на рожон, горел желанием показать давно задуманную и исполненную, выстраданную картину, вложив в нее все, что успел узнать и перечувствовать, громко заявить, где Добро и где Зло, божественное и сатанинское, как завещал ему монах в Киево-Печерской лавре.

Выставком картину отверг. Возглавлял комиссию заместитель министра культуры Владимир Попов. Экспертом выступал известный автор полотен «Ленин в 1919 году» и «Малая Земля», написавший всех вождей, начиная от Ленина и Сталина, кончая Хрущевым и Брежневым. Художник Налбандян. Он-то и дал оценку, которую ждали: «За такие картины расстреливать, понимаешь, надо. Сталин в море крови! Кто так Ленина рисует? А это Голда Меир, что за сионизм, понимаешь? Почему Христос выше всех? Что за персонажи, с кем вы их согласовывали, что за мрак?».

Налбандян не убедил. Тогда вызвали председателя МОСХ Игоря Попова, который увидев «Мистерию», не без злорадства заявил:

– Вот так… Главный герой Солженицын! Ну все, Глазунов спекся!

Все можно было истолковать двояко, даже Ильича с красным лицом охарактеризовать пламенным революционером, но Александр Исаевич был однозначно лютым врагом, абсолютно недопустимым.

– Нарисуйте на месте Солженицына Брежнева, мы тогда выставим картину…

– Снимайте «Мистерию» и открывайте выставку! – последовала команда, после того как комиссия единогласно решила картину не показывать.

– И для вас у нас есть место, – сказал автору известный ценитель искусства министр внутренних дел Николай Щелоков, – подумайте о детях.

Не знаю, на что надеялся художник, забыв в числе знаменитостей XX века представить здравствовавшего генсека. Он нарисовал Никиту Хрущева, балансировавшего на проволоке с кукурузой, американских президентов, Мао и позировавшего ему Фиделя, ненавистных Кремлю лидеров израильтян Моше Даяна и Голду Меир, разгромивших армию Героя Советского Союза Гамаля Абделя Насера, также попавшего на холст. Вот только Леониду Ильичу места на нем не оказалось, хотя к тому времени он давно возглавлял партию и СССР.

Выставку закрыли, не открывая. Дипломаты, прибывшие на Кузнецкий мост на вернисаж, уехали несолоно хлебавши.

Обсуждала ЧП на Кузнецком мосту коллегия Министерства культуры СССР. Раздавались голоса: пора выслать Глазунова из СССР.

Встревоженный не на шутку член коллегии Сергей Михалков побывал тогда у умного товарища генерала Филиппа Денисовича Бобкова на Лубянке, руководившего управлением, ведавшим идеологией, культурой, пытаясь смягчить удар. Неизвестно, чем бы все разговоры кончились, если бы не положил им конец Суслов.

– Ну что, будем плодить диссидентов? – сказал он, имея в виду, что высланный Солженицын принес больше неприятностей, чем если бы он не подвергался изгнанию. – Пусть едет в Сибирь. Пошлите его на БАМ!

И полетел Илья Сергеевич на перекладных на Байкало-Амурскую магистраль, привез оттуда, как раньше с Нурека, цикл рисунков и портретов. Рисовал не по списку передовиков, что ему предоставило руководство в Тынде, рисовал, кого захотел. Сильных и красивых людей на БАМе было много, сам их видел, сам с ними дружбу водил.