Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

Он поднялся и, перекрестившись, вышел в центральный проход. В скупом свете я разглядел его лицо и попятился от удивления. Я знал этого человека.

Это был тот священник в светском, которого я заметил во время мессы по Люку.

Человек, которому Дуду передал пенал из черного дерева.

Я сделал шажок, чтобы выйти на свет, но он уже давно меня заметил и без колебания направился ко мне. Его лицо с тяжелой челюстью соответствовало плечам атлета, обтянутым черной курткой.

– Вы пришли.

Выговор был четкий, священнический, без следа акцента.

– Это вы назначили мне встречу? – спросил я глупо.

– А кто же еще?

Я был ошеломлен:

– Кто вы?

– Анджей Замошский, нунций Ватикана в нескольких странах, в том числе во Франции и Польше. Забавная у меня судьба: иностранный посол в родной стране.

Немного привыкнув к его речи, я различил легкий акцент. Настолько легкий, что трудно было сказать, влиял ли на него родной язык или все остальные, на которых он говорил. Я обвел рукой неф:

– Почему эта встреча? Почему здесь?

Прелат улыбнулся. Теперь я рассмотрел его в подробностях. Энергичные черты, заостренные серебристыми прядями на висках. Радужки ледяного голубого цвета. Нос, тонкий, прямой, почти женский, смотрелся странно на его лице инструктора спецназа.

– На самом деле мы никогда не расставались.

– Вы за мной следовали?

– Зачем? Мы идем одной дорогой.

– У меня уже не хватает терпения для разгадывания загадок.

Мужчина повернулся, потом быстро преклонил колени. Он указал на боковую дверь, из-под которой выбивался свет.

– Идемте со мной.

Облицованная светлым деревом исповедальня напоминала шведскую сауну. Здесь пахло сосной и ладаном. Но аналогия на этом заканчивалась, так как холод здесь стоял собачий.

– Дайте мне ваш плащ. Мы его высушим.

Я послушно передал ему плащ.

– Чай, кофе?

Замошский положил мой плащ на небольшой электрический радиатор, затем взял термос и быстро свинтил с него крышку.

– Пожалуйста, кофе.

– У меня только «Нескафе».

– Неважно.

Он положил чайную ложку порошка в пластиковую кружку и залил кипятком.

– Сахар?

Я покачал головой и осторожно взял кружку, которую он мне протягивал.

– Здесь можно курить?

– Разумеется.

Поляк подвинул ко мне пепельницу. Эти церемонии, эта вежливость между незнакомыми людьми на фоне убийств и фанатизма казались фантастикой.

Я закурил и устроился на стуле. Мне еще не удалось преодолеть разочарование – Манон нет, никакой таинственной дамы под сенью храма. Но я чувствовал, что эта новая встреча даст свои плоды.

Мужчина повернул другой стул и уселся на него верхом, скрестив руки на спинке, – его черные манжеты искрились. Поза была, по-видимому, срежиссирована так же, как и непринужденность.

– Вы знаете, что меня интересует, не правда ли?

– Нет.

– Тогда вы менее продвинулись, чем я предполагал.

– Вам бы надо мне помочь. Кто вы? Что вы ищете?

– Аббревиатура КИК вам что-нибудь говорит?

– Нет.

– Клуб интеллектуалов-католиков, созданный в Кракове после Второй мировой войны, когда Иоанна Павла II звали Каролем Войтылой. Он принадлежал к этому клубу. В эпоху «Солидарности» его члены потрудились на славу, чтобы изменить расклад. По меньшей мере так же, как Валенса и его команда.

– Вы принадлежите к этой группе?

– Я возглавляю особую группу, которая возникла в шестидесятые годы. Оперативную группу.

– Вы мне сказали, что вы папский нунций.

– Я езжу с дипломатическими поручениями, что позволяет мне расширять, скажем так, мою сеть.

Продолжение я угадал. Новый религиозный фронт, который занимался «лишенными света» и их преступлениями, но, без сомнения, более энергично, чем теоретик ван Дитерлинг. Духовная полиция.

– Вас интересует мое досье?

– Да, мы следим за вашим расследованием с интересом. Для рядового полицейского вы проявили необычайную широту взглядов.

– Я католик.

– Вот именно. Вы могли бы иметь предрассудки, присущие вашему поколению. Сводить все случаи одержимости к душевным болезням. Эта так называемая современная позиция не учитывает глубины проблемы. А враг не дремлет. Жестокий, вездесущий, нематериальный. Когда речь идет о дьяволе, нет ни современности, ни эволюции. У истоков стоит Зверь, и он будет здесь в конце концов, поверьте мне. Мы просто стараемся заставить его отступить.

У меня в голове пронеслись образы: пророчества святого Иоанна и его Апокалипсис; Ад, разверзшийся в час Страшного суда; экзорцисты у изголовья одержимых детей, борющиеся с демонами врукопашную, в Бразилии, в Африке. Я постарался ответить как можно более непринужденно:

– Нельзя сказать, что вы мне сильно помогли.

– Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку. Каждый шаг приближает к цели.

– Это могло бы спасти жизни.

– Не думайте так. Мы вас опередили, это правда. Но не его. Невозможно предсказать, где и как он ударит.

Мне начали надоедать эти рассуждения о дьяволе как о реальной и всемогущей силе. Я снова перешел в атаку:

– Если вам известно все, что знаю я, то что же вас еще интересует?

– Прежде всего, мы не знаем точно, на чем вы остановились. Далее, вы нас опередили на участках, которые нам недоступны.

Ван Дитерлинг и его архивы. Эти две группы, должно быть, соперничают. Замошский ничего, или почти ничего, не знает об Агостине Джедде. Может быть, я сумею два раза «продать» свое досье и работать сразу на двух «хозяев», как слуга двух господ у Гольдони. Поляк подтвердил мои подозрения, прикинувшись огорченным:

– В наших рядах еще нет необходимого единства. Особенно в вопросе демонологии. Итальянцы из Ватикана думают, что в этой области у них абсолютное превосходство, и отказываются сотрудничать.

Мне было совсем нетрудно представить себе, как соперничают эти две группы. Ван Дитерлинг держал свой козырь – Агостину, а у Замошского должны быть собственные досье.

– Если вы хотите, чтобы я познакомил вас с добытыми мною фактами, – сказал я, – предложите мне что-нибудь взамен.

Священник поднялся. Его стальной взгляд предупреждал: «Осторожнее, следите за тем, что говорите». Но он произнес спокойным тоном: