Декабристы и русское общество 1814-1825 гг - Вадим Парсамов

Характеризуя экономическое положение Каменки в начале XIX в., С. Я. Гессен писал: «Грандиозные латифундарные поместья Давыдовых, казалось, способны были обеспечить безумную расточительность каменских помещиков. В одной Каменке, принадлежавшей Е. Н. Давыдовой, числилось 822 души мужского пола. Ее богатые поместия рассеяны были и по всему Чигиринскому повету, и всего за ней считалось свыше 2600 крепостных. В том же Чигиринском повете расположены были два крупных села с населением в 785 крепостных, выделенных в собственность Александра Львовича. Были за Давыдовыми поместья и в других губерниях: Рязанской и Московской. В Рузском уезде Московской губернии находились поместья младшего брата Василия Львовича, будущего декабриста, владевшего здесь 325 крепостными». И далее исследователь делает вывод: «Это было типичное феодально-крепостническое поместье с многоголовой дворней, с крестьянами, по старинке обрабатывавшими пашню. Волны промышленного предпринимательства и интенсификации сельского хозяйства как будто разбивались о крутые утесы, на которые взгромоздилась Каменка. За внешним блеском Каменской жизни ощущалась обреченность»[1098].

Богатство и в то же время запущенность хозяйства отражались и на быте Давыдовых. Россия и Запад органично соединялись под гостеприимной кровлей каменской усадьбы. Русское хлебосольство сочеталось с изысканностью французской салонной культуры. Сам В. Л. Давыдов, прозванный своими знакомыми le richard[1099], был душой каменского молодежного общества. С. Г. Волконский назвал его «коноводом по влиянию его бойких суждений и ловкого увлекательного разговора»[1100]. Как подлинный аристократ он любил щегольнуть простонародными манерами, что, впрочем, соответствовало вполне демократическим убеждениям.

Французский элемент присутствовал в Каменке не только как результат воспитания, полученного у аббата Николя, но и в персонифицированном виде он был представлен женой Александра Львовича Аглаей Антоновной, в девичестве герцогиней де Граммон, дочерью пэра Франции генерала Антуана Луи Мари де Граммона. Она прибыла в Россию вместе с Людовиком XVIII, которому еще Павел I предоставил убежище в Митаве. Там ее встретил А. Л. Давыдов, и они поженились[1101]. По единодушному свидетельству современников, Аглая отличалась не только красотой, но и легкостью поведения. По воспоминаниям сына Дениса Давыдова, «эта женщина, весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как истая француженка, искала в шуме развлечений средство не умереть со скуки в варварской России, но так ее полюбила со временем, что с горестью возвращалась во Францию. Зато она в Каменке была магнитом, привлекающим к себе всех железных деятелей славного Александровского времени. От главнокомандующего до корнетов – все жило и ликовало в селе Каменке, но главное – умирало у ног прелестной Аглаи»[1102].

Ее муж А. Л. Давыдов, в прошлом кавалергардский полковник, а с 1815 г. отставной генерал, рядом со своей женой производил комическое впечатление на окружающих своим обжорством и фигурой. «Обеденный стол перед его местом пришлось вырезать по форме его живота – иначе он не мог еду брать с тарелки. Свой культ еды он довел до того, что, отправляясь в Париж, он брал с собой своего крепостного повара и, когда приходил в ресторан, посылал его на кухню, чтобы он указывал французским поварам особенности его вкуса»[1103]. Пушкин уподобил А. Л. Давыдова шекспировскому Фальстафу. Спустя много лет он писал в «Table-talk»: «В молодости моей случай сблизил меня с человеком, в коем природа, казалось, желая подражать Шекспиру, повторила его гениальное создание. *** был второй Фальстаф: сластолюбив, трус, хвастлив, неглуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст». И далее поэт припомнил одну забавную сценку из каменского быта: «Четырехлетний сынок его, вылитый отец, маленький Фальстаф III, однажды в его присутствии повторял про себя: “Какой папенька хлаблий! Как папеньку государь любит!”. Мальчика подслушали и кликнули: “Кто тебе это сказал, Володя?” – “Папенька”, – отвечал Володя»[1104].

Обе пары Давыдовых были противоположны друг другу. В. П. Горчаков вспоминал: «Судя по наружности и приемам, эти два брата Давыдовы ничего не имели между собой общего: Александр Львович отличался изысканностью маркиза, Василий щеголял каким-то особым приемом простолюдина»[1105]. Столь же противоположны были и их жены. Жена Василия Львовича Александра Ивановна Потапова (Давыдовой она станет лишь на шестом году их совместной жизни) была дочерью губернского секретаря и изначально была далека от того салонно-аристократической духа, который пропитывал собой каменскую жизнь. И если Аглая вносила в этот мир атмосферу адюльтера, то Александра Ивановна создавала домашний уют, пропитанный духом семейственности. Еще до Сибири она родила мужу шестерых детей, которых позже оставит с чувством глубокой материнской жалости и последует за мужем в Сибирь, где родит ему еще семерых. Она проживет 92 года и долго будет хранить в памяти и передавать окружающим тепло каменского быта начала 1820-х гг. Декабристы Н. И. Лорер и А. Е. Розен оставили об А. И. Давыдовой сходные воспоминания. Первый писал о ней как о «женщине, отличавшейся своим умом и ангельским сердцем», а второй отмечал «необыкновенную кротость нрава, всегда ровное расположение духа и смирение»[1106]. Неизгладимое впечатление А. И. Давыдова произвела на П. И. Чайковского, увидевшего в ней «одно из тех редких проявлений человеческого совершенства, которое с лихвой вознаграждает за многие разочарования, которые приходится испытывать в столкновении с людьми»[1107]

Любопытно проследить, как скрещивались культурные языки в каменской атмосфере. Денис Давыдов, еще до войны 1812 года отдавший дань восхищения Аглае, одно из посвященных ей стихотворений написал размером, заимствованным у Н. М. Карамзина, который тот специально изобрел для поэмы «Илья Муромец», писавшейся в народно-фольклорном духе. На это Карамзин особо обращал внимание своих читателей: «В рассуждении меры скажу, что она совершенно русская. Почти все наши старинные песни сочинены такими стихами»[1108].