И пели птицы... - Себастьян Фолкс

— Хм. Я уже на лестнице заметил, что ничем вкусным не пахнет.

— Ну, входите, входите. Прошу простить за беспорядок.

По полу гостиной валялись раскрытые записные книжки, на столике стояла чашка, из которой Элизабет утром пила кофе. Разве что сушилки с одеждой перед камином не было, но и без нее любой догадался бы, что она никого не ждала.

Стюарт ничего, похоже, не заметил.

— Вот, прихватил с собой, — сказал он, протягивая ей бутылку. Элизабет сняла бумажную обертку.

— Замечательно, — сказала она. — Мюскаде. Это что-нибудь особенное? Я в винах ничего не смыслю.

— Думаю, вам понравится.

— Вы извините, мне нужно переодеться. И еще раз простите за хаос. В буфете найдется что выпить. Налейте себе.

Одеваясь, Элизабет кляла себя на все корки. Она натянула шерстяные колготки, только-только купленную темно-синюю юбку до колен, сапожки. А сверху что? Выглядеть совсем уж немодной не хочется, но, с другой стороны, чтобы купить еду, придется выйти на вечерний холод. Она вытащила из комода водолазку, достала из гардероба старую кожаную куртку. На макияж времени не осталось. Придется Стюарту принять ее au naturel[20]. Какая страшная мысль, пробормотала она, торопливо расчесывая волосы. Линдси, считавшей ее такой организованной, и в голову не пришло бы, что с подругой может случиться подобная история. Торопливо вдев в уши красные серьги, Элизабет вышла в гостиную.

— О, какое преображение. Великолепно. Вы…

— Послушайте, я всего минуту назад сообразила, что забыла купить пасту. Можете вы в такое поверить? Собиралась готовить пасту, а купить забыла. Придется за ней сбегать. Хотите чего-нибудь, пока я здесь? Сигареты? Включите телевизор. И выпейте еще. Я мигом.

Ей удалось выскочить из квартиры до того, как Стюарт успел что-либо возразить. Она добежала до супермаркета на Прид-стрит и быстро набрала продукты, из которых могла соорудить что-нибудь на скорую руку. Вино у нее, на случай, если не хватит бутылки Стюарта, имеется. Красное, купленное Робертом; Элизабет не была уверена, что Стюарт его одобрит, однако ее пакет и без вина выглядел подозрительно увесистым.

— Решила заодно купить еще кое-что, — отдуваясь, сказала она Стюарту и направилась на кухню. Там она плеснула себе джину и приступила к стряпне.

— Что это? — спросил Стюарт, появившись на пороге кухни и протянув к Элизабет руку. — Похоже на пряжку от ремня.

Элизабет взяла ее. На пряжке значилось Gott mit uns.

— С нами Бог, — перевел Стюарт. — Я ее на ковре нашел.

— Да просто вещица, которую я купила у старьевщика, — ответила Элизабет. Пряжка, надо полагать, выпала из какой-то записной книжки, однако говорить со Стюартом на эту тему ей не хотелось.

Подав ужин на стол, Элизабет немного успокоилась. Против беспорядка в квартире Стюарт, похоже, ничего не имел, а может, и не заметил его. Он хвалил ее кулинарные таланты и разливал вино, следя, чтобы бокалы не пустовали.

— Расскажите мне о себе, Элизабет Бенсон, — попросил он, откинувшись на спинку кресла.

— По-моему, я уже рассказывала. И в первый раз, и в прошлый. Вроде бы ничего не упустила. Лучше вы мне расскажите о своей работе. Вы говорили, что работаете консультантом по маркетингу, так?

— Да, так.

— И что это значит?

— Мне тоже хотелось бы знать.

— Ну, вы же меня поняли. Люди приходят к вам, спрашивают, как им лучше продавать свою продукцию, так? Что-то в этом роде?

— Отчасти. На деле все немного сложнее.

— Вот и расскажите. Думаю, я пойму.

— Мы занимаемся развитием деловых навыков. Если угодно, мы что-то вроде добрых тюремных надзирателей. У нас в руках ключи от всех дверей. Каждый ключ отпирает одну из камер, в которых сидят возможности для бизнеса. И наша задача — научить людей пользоваться ими, объяснить, какой ключ к какому замку подходит. Но прежде всего научить задавать правильные вопросы.

— Понимаю, — не совсем уверенно сказала Элизабет. — То есть вы даете рекомендации, продажи возрастают, и вы получаете процент от прибыли. Так?

— Дело скорее в том, чтобы понять, как одна часть бизнеса соотносится с другими его частями. Допустим, вы занимаетесь разработкой продукта, а кто-то другой — его продажами, тогда, если вы не умеете задавать правильные вопросы, может получиться так, что вы с партнером будете тянуть воз в разные стороны. Я всегда повторяю: наша цель — научить людей обходиться без нас.

— А как я пойму, что уже могу обходиться без вас?

— Очень хороший вопрос.

— Один из тех, которые вы должны научить меня задавать? — Элизабет почувствовала, как дрогнул уголок ее рта, но сумела сдержать улыбку.

— Все не так просто.

— В этом я не сомневалась. Ну ладно. Вообще-то я думала, что вы музыкант.

Стюарт провел ладонью по волосам, поправил очки.

— Я музыкант, — подтвердил он. — Просто не зарабатываю этим на жизнь. Вы же не зарабатываете на жизнь стряпней, хотя умеете готовить, верно? Понимаете, о чем я?

— Полагаю, что да. И все равно играете вы очень хорошо.

— Спасибо.

— Боюсь, на десерт у меня только мороженое. Хотела что-нибудь испечь, но времени не хватило. Вы не против мороженого?

Пока Элизабет варила на кухне кофе и выковыривала из коробки замерзшее мороженое, пытаясь при этом не сломать чайную ложку, она пришла к выводу — далеко не впервые, — что жизнь ее совершенно пуста.

Из чего она состоит? Из чередования кризисов, каждый из которых не стоит выеденного яйца; из ненадежных доходов, мелких триумфов, редких любовных встреч и слишком большого числа сигарет; из постоянного срыва сроков, не имеющего никакого значения; из споров, новой одежды, приступов альтруизма и искренних порывов заняться тем, что по-настоящему важно. Из всего этого и еще много чего, что лучше всего характеризуется словами «не имеет никакого значения». Она была довольна своими достижениями, но ощущение легковесности, пустяковости того, чем она занимается, не давало ей покоя. Она вспомнила о Томе Бреннане, в судьбе которого было только одно: жизнь или смерть, а потом — пожизненная смерть. Людям ее поколения такой накал и не снился.

Она вернулась с кофе и мороженым в гостиную. Стюарт успел поставить на проигрыватель пластинку с фортепианным концертом Бетховена и слушал его, прикрыв глаза.

Опуская перед ним на столик мороженое, Элизабет улыбалась. Она уже приняла решение. Стюарт прекрасно играл на фортепиано, его внимание льстило ей, но его манера выражаться… Нет, это невыносимо.

Они сидели на софе, и Стюарт, не открывая глаз, объяснял ей построение концерта и указывал, где, по его мнению, солист избрал неверный путь.