Каникулы Рейчел - Мэриан Кайз

– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!

– Да, я вижу, вижу, но…

– Да нет, вы не видите!

Я послушно пригляделась.

– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.

– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.

Нас прервала Грейн.

– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.

– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.

– Но…

– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.

– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.

– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.

– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.

«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!

– Хорошо, – согласилась я.

Миром правит рука, вооруженная ножницами.

Хелен подняла голову.

– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?

– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.

И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.

– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.

– Да уж, – согласилась Хелен.

Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.

– Жизнь кончена, – причитала я.

– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.

После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…

– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!

– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.

– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.

Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил. Я даже заставила себя пробормотать: «Очень мило», когда она показала мне мою бедную голову при помощи двух зеркал, спереди и сзади.

У меня хватило выдержки выйти из салона, и только тогда позволить слезам пролиться. Я стояла на автобусной остановке, горько плакала и чувствовала себя почти голой. Я не сомневалась.

что все вокруг смотрят только на меня, и на сей раз это была не паранойя, а горькая правда.

– Это кто же такая, с такой интересной причесочкой? – услышала я.

Оглянувшись, я увидела, что на меня во все глаза смотрит целая компания подростков. Они захихикали. Четырнадцатилетние мальчишки со своими проклятыми гормонами. И они надо мной смеются!

– Они были такие красивые! – всхлипнула я.

– Кто они? – безразлично спросила Хелен.

– Мои волосы! – завопила я. – Пока эта сучка не наложила на них лапу!

– Да, они были ничего, – согласилась Хелен. – Ну, не то чтобы красивые, конечно, но…

– И они даже не предложили мне перелистать «Геллос»! – сокрушалась я.

– Подлые обманщики, – посочувствовала Хелен.

– А сколько это стоило! – залилась слезами я. – Я потеряла не только волосы!

– Знаешь, на кого ты теперь похожа? – задумчиво произнесла Хелен.

– На кого? – с замиранием сердца спросила я, надеясь на что-нибудь ободряющее.

– На Бренду Фрикер.

– А-а-а!

– Помнишь, она еще играла мамашу в том фильме?

Я опять бросилась к зеркалу.

– Ты права! – прорыдала я. Я теперь была почти рада, что все так смертельно. Это придавало моему положению истинный трагизм.

Пришли мама с папой, и им было предложено полюбоваться на свою изуродованную дочь. Мама с некоторым сомнением произнесла:

– Они отрастут.

Папа с некоторой гордостью сказал:

– С каждым днем ты становишься все больше похожа на свою маму.

Я снова зарыдала.

– Знаешь, на кого ты похожа? – раздумчиво произнесла мама.

– Если ты скажешь, что на Бренду Фрикер, я покончу жизнь самоубийством. – предупредила я.

– Нет, вовсе нет, – милосердно сказала мама. – Нет, как же ее звали? Такая актриса. Как же ее звали?

– Одри Хэпберн? – с надеждой подсказала я.

– Не-е-т! – мама замахала руками. – О господи, да как же ее звали!

Я сомневалась, что она знает, кто такая, например, Линда Фиорентино.

– Линда Фиорентино? – осмелилась я спросить (один человек на вечеринке как-то сказал мне, что я похожа на Линду Фиорентино, и я была так тронута, что переспала с ним).

– Линда… Как? Да нет! – мама даже приплясывала на месте, изо всех сил стараясь вспомнить имя. – Вертится на языке. Да где же она играла-то?

– «Последний соблазнитель»?

– Звучит ужасно! Да нет же. Ой, вспомнила! Она играла в той картине с Дэниэлом Льюисом…

У меня упало сердце.

– Ну, помнишь, бедный художник, инвалид… Кристи Браун! «Моя левая нога», – вот как он назывался! – она просияла. – Как зовут ту актрису, которая играла мать?

– Бренда Фрикер, – тупо ответила я.

Итак, у меня был выбор: намылить веревку, встать на стул, а потом оттолкнуться или… все-таки встретиться с Крисом. Мне ужасно хотелось продлить эту ночь, чтобы мои волосы успели отрасти, но, честно говоря, я не была уверена, что Крис согласится ждать лет двенадцать.