Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лемыцкий, обрадованный счастливым исходом, как уехал, так и не возвращался. У него это называлось осмотром теплотрассы.
Дежурка стояла с открытым мотором – Николай делал профилактический осмотр. На перекур он поднялся в кабинет начальника, в котором, на взгляд Гущина, чувствовал себя вторым хозяином. Курить молча ему было скучно, и он рассказывал:
– Подвели меня ваши котлы. Когда строился – с кирпичом попался. Отобрал себе на голландку один к одному чистенькие, беленькие – загляденье, а не кирпичики! Целую неделю ковырялся. Привез во двор, с машины по штучке сгружал, чтобы не побить. С лучшим мастером договорился. Печурочка получилась – как на картинке. Веришь, нет – белить жалко было, а насчет топить, так совсем молчу. Но растопил. Тяга хорошая, варит-парит – только ставь. А тепла не дает. Дотронешься до нее, ну еле-еле душа в теле. Я туда, я сюда, прибегаю к Стасу, и выходит, что кирпич-то из этих проклятых котлов специально предназначен, чтобы тепло не выпускать. Пришлось рушить и по новой печника звать. Спрашиваю его, что же ты, подлец, мне сразу не сказал, печник, называется. Но его-то я понял, он нарочно молчал, чтобы двойную деньгу содрать. А вот Стас куда смотрел, родня называется.
– А что, Лемыцкий тебе родственник?
– Вона, а кто же, если на сеструхе моей женат. Да куда он без сеструхи! Кто он без нее был – ноль без палочки. Одни погоны блестящие, и те в чемодане. Вот и попался я с вашими котлами.
– И никто не подсказал, когда кирпич выписывал?
– Нашли дурака. Глотай угольную пыль да еще и выписывай после этого. Его там горы, несчитанного.
– Ну, если горы, тогда конечно.
Но Николай не понял подначки и продолжал жаловаться:
– Такая печурочка получилась. Руки не поднималась рушить, Стаса звал.
Расстроенный воспоминаньем, он смял окурок и пошел копаться в моторе. А Гущин стал готовиться к осмотру барабана. Натянул на себя какой-то узенький, словно изжеванный, комбинезон, переобулся в сапоги. И в это время снова заявилась Юлька. Увидела его и засмеялась:
– Ой, какой ты потешный.
– У тебя опять дела?
– Все может быть, – сказала она с непривычной кокетливостью, но сразу же стушевалась и совсем неуверенно спросила: – Хочешь, я тебя подожду?
– Брось ты ерундой заниматься. Что тебе делать в этой грязи.
– Да не здесь, я дома подожду, там, в гостинице. Ты же голодный придешь. Хочешь, я приготовлю? Ну скажи, чего бы ты хотел?
– Цыплят.
– Ну ладно. Я ведь и цыплят могу, – растерянно сказала она, а перед тем как уйти, задрала личико вверх, словно ожидая поцелуя.
– Смотри, чтобы тощие не попались! – крикнул он вслед.
Бригада еще смывала остатки шлама из трубной части, когда к Гущину подошел шофер.
– Я сейчас уезжаю, шел бы мыться, да в гостиницу отвезу.
Помощи от Гущина уже не было, люди давно занимались самостоятельной работой, и он даже удивился, почему не догадался уехать раньше.
Грязи за последние двое суток он собрал на себя больше чем достаточно. Шоферу, видно, надоело ждать, и он пришел в душ. Гущин как раз намыливал голову. Открыв глаза, он увидел, что Николай стоит, прислонившись к косяку и внимательно рассматривает его. Гущину сделалось неприятно от этого взгляда. Он торопливо тер себя мочалкой, старался отворачиваться, но все время чувствовал чужой взгляд.
– Чего тебе? – не выдержал он.
– Ты ведь химик?
– Да, ну и что?
– И в институте на химика учился?
– Конечно, только я не пойму – зачем тебе это?
– А как действует медный купорос на половую силу?
«Только этого мне еще не хватало», – брезгливо подумал он.
– У меня чушка бесится, а люди говорят, что если ей добавить в пойло медного купороса или прибить к лохани медную пластинку, то она перестанет. Желание у нее пропадет.
Гущин захохотал. Громко, надрывно. Он присел от хохота. Ноги еле держали его.
Теперь испугался Николай.
– Ты чего, чего ты смеешься?
Хохоча, Гущин умудрился наглотаться воды и закашлялся. Кашлял и хохотал. Обессиленный, он с трудом добрался до скамейки.
– Ну, уморил! Значит, чушка бесится…
– Чего смеяться. Она визжит второй день. Есть не хочет, а резать рано еще.
– Не знаю, но попробовать можно.
– Вот я тоже думаю. Правда, с купоросом боязно, как бы не отравить. А медяшку я, пожалуй, прибью.
Машина затормозила перед домом, и он увидел, как в окне качнулась занавеска.
Юля уже успела включить свет. Светленькое платьице с легкими голубыми цветочками и густой, ровный загар, удивительно живой блеск глаз и зубов – Гущин словно впервые увидел ее.
– Ну, что встал? Цыплята давно ждут.
– Какие цыплята? Дурочка, да я же пошутил. – Он только представил, как Юля носилась по Михайловке из-за глупой шутки, и ему стало стыдно. – Зачем же так? Их здесь и взять-то негде. Столько беспокойства.
– Никакого беспокойства. Я их у тетки украла.
– У какой еще тетки украла? Что ты городишь?
– У своей, у которой я живу. Помнишь, за червяками ходили. У нее их целое стадо, не обеднеет. Ой, если бы ты утром слышал, как Ухов ругался. Я так перепугалась. Теперь-то все нормально?
– А куда ты внутренности дела?
– Какие внутренности?
– Цыплячьи.
– В уборную выкинула.
– Их там никто не увидит?
– Да кто в нее полезет?
– А перья?
– Вон они, в платке лежат.
– Может, их сжечь?
– Ой, боится, а я и не поняла сначала. Ты не бойся. Я же говорю, у тетки их целое стадо, что ей, давиться этими цыплятами? Ну и рассмешил ты меня. Если бы мы перья сожгли, тогда бы вся Михайловка знала, такая бы вонища поднялась. А я завтра отнесу и положу к другим, у тетки их целый узел, она уже две перины продала. И я на перине сплю.
– Просто все так неожиданно, я, честное слово, пошутил.
– Знаешь, какие вкусные?!
Они сели друг против друга; Гущин откинулся на спинку стула – она облокотилась на стол, он говорил мало – Юля почти не замолкала и ничего не спрашивала о нем.
– Я в третьем классе училась, когда мамку мотоциклом сбило. Я даже не плакала, дура такая была. И с теткой жить согласилась, обрадовалась так, у них видел, какой домина, и самый первый телевизор был, антенна такая высоченная. Муж теткин по артелям мотался, ей одной скучно было. А папки у меня совсем не было. И мой муж за дядькой в старатели подался, а потом в тюрьму сел из-за