Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

– Ну же, Эмери! – Щелк. Щелк. – Улыбнись своей прекрасной улыбкой.

– Нет.

Корделия повернулась ко мне, практически копия Маленького Члена, от этого тоже хотелось блевать. Она приложила ладонь к ключице.

– Прошу прощения?

Ее щеки были такого же цвета, как мои розы. Единственный признак ее раздражения. Серьезно. Она даже не нахмурилась, ни капельки.

Я сунула букет ей в грудь.

– Вот. Того же оттенка, что твое лицо. Не благодари.

Подобрав лавандовый ужас, в который Вирджиния втиснула своих подружек невесты, я покинула альков загородного клуба Истриджа и вошла в бальный зал. Мои глаза искали и не могли найти Нэша.

Вирджиния провела всю церемонию открытия, пытаясь найти способ разлучить нас, в том числе – отправив меня на съемки, где я сидела нахмурившись. Тем временем лорд Балти пугал меня своими глазами-бусинами и своей зацикленностью на мне. Сначала гольф, потом поздний завтрак, теперь ужин по случаю помолвки.

Достаточно.

Вытащив свой телефон, я позвонила Нэшу и вспомнила, что его телефон сел. Я написала ему через приложение «Объединенный Истридж», зная, что он не увидит сообщение, пока не найдет время зарядить телефон.

Дурга: Скажи, какая у тебя самая любимая вещь в мире.

Мне придется найти его старомодным способом: по сплетням светских львиц.

Спрятав телефон в карман, я вцепилась в руку случайной худенькой брюнетки.

– Вы не видели Нэша Прескотта?

Она стряхнула мою руку и отхлебнула «Космо» – версия меня, которую предпочла бы моя мать.

– Минуту назад он вышел в тот коридор вместе с Вирджинией.

– Спасибо, – я фальшиво ей улыбнулась и сделала комплимент ее платью, поскольку знала – она ожидала этого, и мне аукнулось бы, если бы я этого не сделала.

Пристрелите меня. Ненавижу все это.

Бальтазар подозвал к себе официанта. Я воспользовалась этим, как отвлекающим маневром, и проскользнула мимо. Дежавю поразило меня, как только я вышла в коридор, ведущий в кабинет. В мой последний раз здесь я налетела на Нэша точно там, где он стоял сейчас.

Он бросил взгляд на часы, поднес к губам бокал с виски и вошел в кабинет Вирджинии, не закрыв за собой дверь. Мои каблуки застучали по полу. Я сняла туфли и прокралась по коридору. Я не хотела драматизировать, но чувствовала, что почуяла что-то впервые за всю ночь.

Нэш, казалось, был раздражен Истриджем сверх обычного. Молчаливая поездка на машине свела на нет нашу фазу медового месяца. Это выводило меня из себя, побуждая шпионить, пусть даже я знала, что не должна была делать этого.

Прижавшись спиной к стене, я подкралась как можно ближе к двери, оставшись незамеченной. Вирджиния пробормотала что-то неразборчивое, заманивая меня в опасную близость открытого дверного проема. Я сосредоточилась на том немногом, что могла расслышать.

– Что бы у вас ни было с моей дочерью, я хочу, чтобы вы ушли.

Если она ждала, что он испугается, как бесхребетные жители Истриджа, к которым она привыкла, то он сильно ее разочарует. Нэш сражался. Инстинктивно. Ради спорта. Ради выживания. Все остальное приравнивалось к поражению.

С улыбкой на лице я предвкушала дерзкий ответ Нэша. Даже не видя Вирджинии, я знала, что нетерпение подогревает ее ярость. Она была словно печь, на которую плеснули бутан.

Зазвенел лед.

Он не спеша пил.

– Осторожнее с угрозами, Вирджиния. Может, ты и хороша в белом, но ручаюсь, тебе не пойдет оранжевый.

Она втянула воздух, шпильки проскребли по полу.

– Ты знаешь… Знаешь что? Как…

Этот тон. Я узнала его. Он предварял истерику.

Честные выборы председателя «Общества молодежи»? Туфли «Джимми Чу», брошенные в хрустальные люстры.

Два с половиной фунта, набранные во время нашего отдыха в Италии? Та, которая упрекает своих дебютанток лишним весом.

Курьер принял ее за мою бабушку? Она швырнула кочергу в стену.

Я слегка наклонилась вперед. Просто посмотреть.

Никто из них не заметил меня.

Нэш сидел за столом, откинувшись в кожаном кресле председателя и положив ноги на стол красного дерева.

– Не имеет значения. Важно лишь то, что я знаю все.

Вирджиния побледнела, ее тело задрожало, несмотря на тепло. Она вцепилась в свой жемчуг, едва не уронив бокал в другой руке.

– Ты не скажешь ни слова. Я вижу, как ты смотришь на Эмери.

– Не твое дело, как я смотрю на Эмери, учитывая, что, если ты продолжишь испытывать мое терпение, единственное, на что ты сможешь смотреть, это прутья тюремной решетки. – Он соединил кончики пальцев, сложив руки домиком, – Чтобы сэкономить время, давай перейдем к делу. Ты покинешь Истридж. Никто тебя больше не увидит.

Почему? С чего бы ей делать это? Что у него есть против нее? И самый большой вопрос: почему он ничего мне не сказал?

Сокрытие правды все еще считалось ложью.

Предательство полоснуло по горлу с изяществом мачете, прорубающегося сквозь джунгли. Все это не имело никакого смысла. Я хотела прервать разговор вопросами, но боялась, что ничто не будет столь откровенным, как этот момент.

Без меня.

Нэш

Ложь.

Четыре буквы, причинявшие столько вреда. Вирджиния стиснула бокал с шампанским так, что побелели костяшки пальцев.

– У тебя нет ничего, кроме диких обвинений. Зачем мне тебя вообще слушать?

Ах.

Карта бандита. Моя любимая. В основном потому, что я с первого же дня считал Вирджинию лицемеркой. Я просто никогда не осознавал, насколько прав в своей оценке.

– Потому что ты напугана. – Мой взгляд скользнул вниз по ее телу. Я усмехнулся, глядя на ее сжатый кулак. Расстроена сыном прислуги. Я, черт возьми, наслаждался кармической справедливостью. – Посмотри на себя. Тебя трясет при одной мысли о том, что ты станешь чьей-то тюремной сучкой.

– Никто тебе не поверит. – Она покачала головой, но тряслось все ее тело. – Ты всего лишь сын моей бесполе…

– Кому поверят люди? – Я обвел ее широким жестом. – Вышедшая в тираж бывшая величина, которая никогда никому в истории Истриджа не нравилась, или я, – указал на себя, одарив ее чертовски очаровательной улыбкой, которая могла покорить любую женщину, – сделавший себя сам миллиардер, часто жертвующий общине и называемый святым покровителем Истриджа?

Я почти хотел, чтобы Эмери могла видеть падение своей матери. Это не было моей целью сегодня. Гидеон хотел, чтобы я молчал. Чтобы не огорчать ее. Игра в ожидание, которую он вел четыре года, страдая без своей дочери.

Это не твоя тайна, Нэш.