Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Сорок… сорок шесть, – запинаясь, призналась Сюзанна фон Турн.

– В чем ваш секрет? – выпалила Бибиана фон Руппа.

Женщина в белом обернулась. Стоящие в углу монахи начали выпрямляться. Легким движением руки она вынудила их снова застыть. Внезапно Филиппо догадался, кто скрывается под короткими сутанами – два молодых, крепких, свежевымытых слуги, готовых помочь обеим благородным дамам углубиться в тему молодости и страсти. Не случайно Филиппо преследовали кошмары, подобные сегодняшнему: атмосфера замка была прямо-таки заряжена целенаправленным, манипулирующим, безжалостно использующим обитателей замка желанием.

Вместо того чтобы позволить двум закутанным фигурам выступить вперед, Поликсена сорвала покрывало с библии дьявола. Обе дамы подошли поближе. Филиппо знал о силе притяжения, которую вызывал к жизни один только взгляд на Книгу. Ему с трудом удавалось держаться на заднем плане. Его мужская гордость уже почувствовала вибрацию, как только он вошел, а теперь она охватила все его тело. По внезапным нервным движениям обеих женщин он догадался, что с ними происходит то же самое. Они хотели раскрыть тайну красоты и молодости, которой, кажется, владела Поликсена фон Лобкович, и использовать ее в личных нуждах. Они желали этого-всей душой. Вероятно, они еще не осознавали того, что ради этого уже готовы пойти на прегрешение.

Книга поймала их. У каждого была слабость, и библия дьявола строила на этом свою власть.

– Хотите ли вы познакомиться с истинной верой? – прошептал хриплый голос.

– Да. – Два голоса слились в один.

– Хотите ли вы помочь истинной вере получить власть?

– Да.

Белая рука дала знак монахам приблизиться. Филиппо решил немедленно покинуть капеллу. Что бы сейчас ни произошло, он не хотел быть свидетелем этого. Словно погрузившись в транс, Бибиана и Сюзанна пристально смотрели на закутанные фигуры, которые приближались к ним в мерцающем свете свечей. Спрятанные в широкие рукава руки поднялись, чтобы убрать капюшоны. Филиппо с таким трудом переставлял ноги, как если бы ему приходилось вытаскивать их из вязкой тины, а когда протянул руку к двери, ему показалось, будто он движется под водой. Но вот капюшоны были отброшены назад, и все увидели двух женщин, лица которых блестели от пота. На первый взгляд их можно было принять за юных девушек. Свет, отражаясь на потных лицах, скрывал морщинки, окрашивал в золотистый цвет седые пряди.

– Урсула фон Фельс! – ахнула Бибиана фон Руппа.

– Графиня Анна-Катарина фон Шлик, – пробормотала Сюзанна фон Турн.

– Поведайте им, подруги мои, – прошептал хриплый голос, который, кажется, звучал отовсюду. – Покажите им дорогу к красоте истинной веры.

Зеленые глаза хозяйки Пернштейна остановились на Филиппо. Она сделала легкое движение головой. Филиппо стряхнул с себя оцепенение. Он видел, как ее взгляд скользнул по нему, и понял, что должен покинуть помещение. К его изумлению, она ушла вместе с ним. Когда она закрыла дверь, он услышал слова одной из женщин в монашеских сутанах, супруги которых, Леонард Колонна фон Фельс и граф Андреас фон Шлик, принадлежали к самым влиятельным представителям элиты Богемии: «Мы выметем Папу и всю католическую болезнь. Скажите это вашим мужьям. Верховное собрание земель должно захотеть войну…»

Дверь закрылась. Филиппо судорожно мигнул, чтобы освободиться от колдовства освещенной свечами капеллы. Поликсена фон Лобкович, даже в сером полумраке коридора казавшаяся неземным созданием, улыбнулась.

– Разве есть что-то более сильное, чем заново проснувшиеся красота и страсть женщины, с помощью которых было бы легче управлять мужчинами?

– И благодаря этому получить власть, – с некоторым усилием добавил Филиппо.

Он услышал, что она смеется.

– Им придется довольствоваться первым. Как вы думаете, они это сделают, друг мой Филиппо?

– Самые слабые из них уже делают это.

– Больше нет никаких сильных. Не в наше время.

Филиппо наклонил голову.

– Вы ведете мир на войну.

– Таков путь, – заметила она. – Не разочаровывайте меня. Не прикидывайтесь удивленным. Это мой путь, и я не сойду с него.

Филиппо снова наклонил голову. И тут он, к своему безмерному ужасу, услышал, как она спросила его:

– А каков ваш путь, друг мой Филиппо? Хватит задавать себе этот вопрос. Вы ведь уже нашли его.

Он растерянно смотрел, как она легко идет по коридору и исчезает за поворотом. Она словно забрала с собой свет. Тени собрались у ног Филиппо. Но именно в этот момент ему вдруг показалось, что он снова может свободно дышать.

Агнесс, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, погрузилась в работу. Она взяла на себя заботу о Леоне, которая после январского путешествия тяжело заболела. Сначала у старушки была жестокая лихорадка, а затем – что-то вроде дремотного состояния; она время от времени дрожала, хватая ртом воздух, кашляла, бессвязно бормотала что-то или таращилась в потолок, а по ее морщинистым щекам текли слезы. Агнесс попыталась разузнать в Брюне, что произошло с приемной дочерью ее бывшей горничной, но дела обстояли именно таким образом, как и пророчил в прошлом году Андрей: делового сотрудничества с Брюном больше не существовало, а потому, кроме нескольких прохладных отказов Вилема Влаха, она никакого ответа не получила. Леона еще недостаточно пришла в себя, чтобы из нее можно было вытащить хоть сколько-нибудь связную информацию. Казалось, что бедняжка каждый день становится немного тоньше, серее, прозрачнее, и кровать, на которой она лежала, начинала принимать огромные размеры, в то время как старушка все больше погружалась в матрас. Создавалось впечатление, будто тело ее начало истлевать, не дожидаясь погребения.

Но был еще один человек, который день ото дня удалялся от Агнесс, и она совершенно не представляла, как предотвратить это. Поначалу Александра помогала матери ухаживать за ее старой няней, но затем все чаще стала забывать о своих обязанностях, и в конце концов Агнесс молча взяла на себя всю работу по уходу за Леоной. Однако дочь, похоже, вообще этого не заметила. Агнесс догадывалась, что Александра чего-то ждет. Но когда она спрашивала дочь, не думает ли она о том, когда же наконец их снова навестит Вацлав (юноша избегал членов своей семьи с того самого рокового разговора в доме Андрея), та лишь качала головой. Тот же самый ответ Агнесс получила на вопрос об отъезде Себастьяна, с той только разницей, что в этот раз тонкие черты Александры омрачила тень такой неприкрытой ненависти, что Агнесс просто не могла ее не почувствовать. Не выдержав, Агнесс спросила дочь о Генрихе фон Валленштейн-Добровиче. Александра в ответ окинула ее пренебрежительным взглядом и вышла из комнаты.

Когда Себастьян находился в отъезде, Агнесс вместе с главным бухгалтером Адамом Августином приходила к нему домой и обновляла бухгалтерские книги. Она ненавидела себя за эти тайные посещения, но подозревала, что Себастьян не станет ничего предпринимать, пока не получит книги фирмы, и готова была совершать еще более достойные презрения поступки, чтобы и дальше скрывать их от него. Если посмотреть правде в глаза, она была пленницей в своем собственном доме, вместе с дочерью, которую не понимала, со старой больной женщиной, лепечущей что-то в бреду, и с двумя сыновьями, о которых ей следовало получше заботиться, чтобы не потерять также и их. Каждый звук, каждый шаг, который она слышала, отдавались в ее голове подобно тому, как это происходит в пустоте покинутого нефа, хотя рядом с ней вроде бы всегда находились люди. Однако пустота была в сердце Агнесс, и заполнить ее способен был только один человек, но он уже никогда больше не вернется к ней.