Спиридов был - Нептун - Иван Фирсов

Накануне утром в Ярославле он подумал, что времени у него еще три дня, и вдруг безотчетно потянуло туда, где еще мальцом впервые увидел он чудное диво — петровские корабли.

Как-то летом отец отправился на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру и взял с собой семилетнего Федорушку. В Переславль-Залесский приехали в полдень, остановились у сослуживца отца, капрала-преображенца. Тот и повел их на Трубеж. До позднего вечера ходили по берегу, лазали по кораблям. Матрос-инвалид рад был посетителям, с рвением растолковывал, что к чему. И был явно доволен, когда отец с товарищем распили с ним шкалик и дали ему двугривенный. В ту пору и разгорелась у маленького Федора затаенная охота...

Ушаков незаметно задремал. Разбудил его звон благовеста: въехали в Ростов. Он и ямщик одновременно перекрестились.

— Ваше благородие, дозвольте лошадей поглядеть? Да и вам размяться надобно.

Федор согласно кивнул.

Прохаживаясь по Сенной площади, разглядывал колокольни, крестьянские розвальни, заваленные сеном, приглядывался к народу. Подумал: «А ведь здесь и Батый был, и Сигизмундово войско...» Пришли на ум недавно читанные стихи Хераскова:

Пою от варваров Россию свобожденну,

Попранну власть татар и гордость низложенну,

Движенье древних сил, труды, кроваву брань,

России торжество, разрушенну Казань.

Из круга сих времен спокойных лет начало

Как светлая заря в России воссияло.

Отдохнувшие кони понеслись попроворнее. Высокое солнце, отражаясь от свежевыпавшего снега, больно слепило глаза.

— А что, брат, долго ли до места?

— Два часа пополудни доедем, ваше благородие.

Так и оказалось. Только лишь въехали в Переславль-Залесский и миновали Троицкий монастырь, солнце зависло над Гремячим.

— Езжай, брат, к бургомистру.

На соборной площади у дома бургомистра стояла кибитка. Едва Ушаков направился к дому, как дверь отворилась и на пороге показалась фигура пожилого с бакенбардами человека в длинной черной шинели и — удивительно — флотской фуражке служителя. Он изумленно смотрел на Ушакова.

— Вы, ваше благородие... — Фигура смущенно отодвинулась в сторону.

— Ну, благородие, благородие, — шутливо ответил Ушаков, — ты-то кто таков?

— Мы их высокопревосходительства адмирала Спиридова Григория Андреевича, — начал было служитель, но Ушаков уже не слышал; быстро вошел в дом и поднялся к бургомистру. В небольшой комнате капитан-исправника сидели двое. При появлении офицера исправник поднялся, а Ушаков вытянулся перед Спиридовым:

— Ваше высокопревосходительство, честь имею, флота ее величества капитан-лейтенант Ушаков...

Спиридов приподнялся, радостно улыбаясь, встал, поклонился.

— Каким ветром, господин капитан-лейтенант?

— В недельном отпуске из Рыбинска...

Спиридов, узнав, в чем дело, вспомнил вдруг, как ему в молодости выпадала такая работа. Оказалось, что он здесь проездом из Москвы в свое имение в Нагорье, отсюда верст тридцать...

— Святое дело надумал — церквушку для православных сподобить. — Спиридов развел руками... — Ходят на службу за пять верст. Вот договорились с архиереем на Рождество закладной камень положить.

Вспомнив о цели приезда, Ушаков проговорил:

— Да, да, как же, Плещеево озеро. — И, посмотрев на капитан-исправника, проговорил: — Ну, коли так, через два часа темень будет, не откажите сопроводить нас, господин капитан.

Втроем они поехали вдоль левого берега Трубежа к церкви. Сразу же за церковной оградой на полсотни сажен протянулся высокий, с истлевшей крышей навес. Седой матрос-инвалид вышел из крохотной избушки, которая служила ему и домом и сторожкой. Заскрипел ржавый замок на воротах. Несмотря на мороз, пахнуло плесенью. Ближе к озеру стояла галера и две яхты, за ними карбасы, боты.

— Всего на хранении здесь и в Бескове осьмдесят с лишним судов, — пояснил Спиридов, бывавший здесь не раз, — крупные корабли — фрегаты и яхта хранятся в Бескове, как видите. — Спиридов подошел к яхте, провел по борту палкой, с досок посыпалась мелкая крошка.

Лучше всех сохранились «Фортуна» и «Марс». Офицеры шли вдоль длинного ряда больших и малых судов. Из открытых портов выглядывали жерла маленьких пушек. Казалось, что годы их не коснулись и они готовы к пальбе немедля...

— Железо есть железо. Я слышал, что в Петербурге начинают строить корабли, обшитые медью? — Спиридов замедлил шаг.

— Еще не строят, ваше превосходительство, — удивился Ушаков его осведомленности, — но таковы предложения известны в Адмиралтейств-коллегии. Не токмо медью, но и белым металлом предполагается обшивать.

Они остановились у конца навеса у карбаса. Отсюда, с небольшого бугра, хорошо просматривались выстроившиеся изломанной линией суда. Чуть сутулясь, Спиридов положил руку на планширь, погладил ладонью его шероховатую поверхность, прищурился.

— А ведомы ли будут потомкам дела отцов наших, кои почин флоту учинили в сих местах? — Грустная озабоченность звучала в его словах. В наступающих сумерках резко проступали морщинистые складки на его лице.

Идя к выходу, Ушаков с волнением всматривался в почерневшие, рассохшиеся корпуса судов. Столетие им без малого. Они, безмолвные свидетели жарких баталий, сберегали живую память былых времен... У выхода исправник о чем-то упрашивал Спиридова.

— Господин бургомистр жалует вас, Федор Федорович, приютом на ночь.

Ушаков смутился от такого неожиданного обращения к нему, в улыбке согласно склонил голову. Действительно на дворе уже смеркалось, путь был неблизкий, а время у него терпело.

Жена бургомистра с дочерью были в отъезде. Спиридов же обрадовался нежданно встреченному, редкому, приятному собеседнику и возможности подробнее узнать о флотской службе за минувшие пять лет. Тут же попросил на правах старого знакомства обращаться к нему по имени-отчеству.

— А то, не ровен час, скомандую во фрунт, — улыбнулся он.

В уютной гостиной за чашкой крепкого чая у весело пылавшей кафельной печки неторопливо струился разговор. Вначале больше спрашивал Спиридов. И собеседник сообщал все подряд: о Кронштадте, об Азовской флотилии, где воевал. Упомянул Сенявина, и старый адмирал встрепенулся. Вспомнилось невольно былое... С особым вниманием вслушивался он в рассказы о последних четырех кампаниях в Средиземноморье.

В 1776 году, следующем после приезда Ушакова из Азовской флотилии, решила Адмиралтейств-коллегия провести в Черное море четыре фрегата под торговыми флагами. Кючук-Кайнарджийский договор открыл наконец для России ворота в Черное море, но только для торговых судов. Спиридов невольно подумал: используй Орлов в свое время немедля Чесменскую победу, могло быть иначе...

На фрегате «Северный орел» совершил Ушаков переход из Кронштадта в Ливорно. Здесь состоялось назначение его командиром корабля — 16-пушечного фрегата «Святой Павел». Григорий Андреевич помнил этот фрегат, он был в его эскадре в Архипелаге. Долго ожидали разрешения пройти в Черное море, но турки не пустили русские корабли Дальше Константинополя. На обратном пути Федор Федорович проходил мимо Хиоса, внимательно всматривался в места недавних сражений эскадры Спиридова. Рассказывая об этом, Ушаков спросил: