Стой, кто ведет? Биология поведения человека и других зверей - Дмитрий Жуков

Наконец, агрессивное поведение, а точнее, враждебная агрессия является основой для формирования аффилиативного поведения. Без враждебности к чужим не было бы привязанности к своим (рис. 7.14, 7.15).

Постоянное формирование враждебного отношения к жителям других государств характерно для правительств многих стран. После падения метеорита 15 февраля 2013 г.

Рис. 7.15. Человек, который демонстрирует зенитовский шарф в Москве, рискует (если он не Валуев), но без враждебности чужих не будет аффилиации своих

Владимир Жириновский заявил: «Это не метеоры падают, это испытывается новое оружие американцами… Там ничего никогда не упадет. Падают – это люди делают. Люди – поджигатели войны, провокаторы». Подобные заявления делаются для сплачивания собственных народов вокруг правящей верхушки. Такая политика характерна не только для правительств стран с низким уровнем жизни населения, но и для развитых государств, в том числе и в современной либеральной и демократической Европе.

Люди, неуютно чувствующие себя в многообразном мире, часто становятся членами экстремистских сообществ разного толка: национальных, религиозных, политических. Для членов таких сообществ враждебность к «другим» становится формообразующим началом собственной самоидентификации. Другими словами, для членов таких движений важно не «кто ты такой», а «против кого ты». Таковы и различные движения в защиту чьих-то прав: ЛГБТ-сообщество, феминистки, зоозащитники. Провоцируя своими акциями враждебные действия властей и части населения по отношению к себе, эти меньшинства сплачиваются внутри себя, удовлетворяя свою потребность в социальной самоидентификации. Злоба, которую они демонстрируют в отношении инакомыслящих, дает психиатрам основание говорить порой о бреде манихейства[250].

Конечно, далеко не всегда враждебность к чужакам принимает экстремальные формы, но она присутствует всегда, когда необходимо подчеркнуть связь со «своими».

В лаборатории Института психиатрии в Мюнхене, где я был в командировке, лаборантка была русская. Марина охотно говорила со мной, потому что у нее были все основания хвалиться своим жизненным успехом. В 1990 г. она приехала из Казахстана с мужем-немцем, не зная ни слова по-немецки. Быстро выучила язык. Подтвердила свой советский университетский диплом и к 2003 г. уже имела квартиру (в собственности), а также содержала маму и младшего сына-школьника с его девушкой. Главное, что у Марины была постоянная работа, которую в европейских научных учреждениях имеют 2–3 % сотрудников. Все остальные, включая завлабов, работают по временным контрактам. Контракт истек – ты уходишь, так как финансирование прекращено. А человека на постоянной ставке можно уволить только в том случае, если он осужден за уголовное преступление.

Еще заметим, что лаборант в западных научных институтах – это совсем не то, что советский/российский лаборант. Западный лаборант, технический ассистент – третий человек в лаборатории (после шефа и его секретарши). Это самый квалифицированный сотрудник, который выполняет ту работу, которая является общей для всех исследователей. Лаборант оперирует животных, выполняет гистологический контроль, делает биохимические анализы и прочее, прочее. Он знает, где что лежит, как заказать то, чего не хватает, и к кому обратиться, если что. Мнение лаборанта – самое важное для шефа при приеме новых сотрудников.

Так что у Марины были все основания гордиться собой, поэтому она с большим удовольствием рассказывала о своей жизни. В свободную минуту я часто заходил к ней и слушал ее истории, рассуждения и байки из немецкой жизни, которые она, не прерывая работы, щедро рассыпала передо мной. Но! Стоило кому-то зайти в комнату, как Марина на полуслове обрывала свой монолог и на том же дыхании обращалась к вошедшему по-немецки. Сначала эта особенность казалась мне забавным следствием ее неуемного темперамента и бешеной энергии. Но потом я понял, что Марина боялась оказаться в положении национального меньшинства. «Жид крещеный – что вор прощеный». Несмотря на ее свободный немецкий, высокий статус в лаборатории и высочайшую квалификацию, приближавшуюся к незаменимости, несмотря на немецкую фамилию, все знали, что Марина – мигрант. Чтобы не подкреплять отношения к себе как к «не вполне немке», она на языковом уровне дистанцировалась от меня как от очевидного русского.

Проверяя свою интерпретацию Марининого поведения, я несколько раз подкарауливал ее во время чаепития на кухне (в каждой лаборатории есть кухня со всем оборудованием на случай, если лень идти в столовую или если она уже закрыта) с кем-нибудь из коллег. Сказав: «Эншульдиген, ихь руссише шпрехен»[251], – я обращался к Марине с вопросом. Она неизменно отвечала мне односложно и сквозь зубы. Кончалось всегда тем, что на мой вопрос отвечали немцы. Таким образом, демонстративно отделяясь от меня в их присутствии, показывая, что я для нее «чужой», Марина старалась укрепить свои связи с немецким сообществом.

Итак, враждебность к чужим может быть выражена с разной силой и принимать самые разные формы, но она всегда присутствует, поскольку на другой стороне медали выбито: «Привязанность к своим».

Аффилиация – стабильная дружелюбная привязанность к другим особям. Однако аффилиативное поведение тесно связано с агрессией. Гераклит Эфесский заметил, что «вражда – отец всех вещей». Хотя его уже в V в. до н. э. называли Темным за его литературный стиль, но как раз это высказывание имеет совершенно ясный биологический смысл: без враждебности к чужим не было бы привязанности к своим. В результате было бы невозможно формировать сообщества.

Ф. М. Достоевский, создавая образ идеального человека, описал князя Мышкина как человека, который любит всех. Такая неспособность дифференцировать своих и чужих привела, как хорошо известно, к страданиям всех близких князю людей, и даже гибели некоторых из них. Многие фантастические произведения описывают общество будущего, у членов которого искоренена способность к агрессии:

«Машина времени»[252] Г. Уэллса, «Возвращение со звезд»[253] С. Лема, «Цивилизация статуса»[254] Р. Шекли. И все авторы описывают такое общество как вырождающееся, т. е. с очень низкой приспособленностью. Безусловно, перечисленные примеры – не более чем художественный вымысел, в лучшем случае – умозрительные построения философов. Однако имеются прямые биологические доказательства дезадаптивности сообществ, лишенных агрессивности.