На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер

Потом, позже, в портретной галерее закулисного фойе, вблизи нашей гримерки, появится портрет Луспекаева в роли Макара Нагульного, в серой папахе с закрученными усами и орденом Красного Знамени на высокой груди: «Вот какие артисты работали у нас!..».

Труппа — летящая стая, машет крыльями, машет, скосит круглые глаза на подранка и — дальше, а тот, хоть и отстал, а сердцем — с ними и тоже машет, машет!..

Все!.. Улетели… Они — живые, а он — за чертой, нечего, нечего!..

Как это у Брэма? Естественный отбор? Ну да, правда, естественный.

Но разве мы не люди? Разве не видим, что делается с отставшим, тем, на кого неотступная подлянка уже напала? Может, вернемся, потянем время, протащим на себе метров сто? Он же еще здесь, со всеми, а мы — в отрыв!..

Когда станет совсем поздно, стая опомнится, станет жалеть…

Может, опомнится, а может, нет…

Паша, давай опомнимся и мы, давай оглянемся вместе, давай спросим у хозяина черной рулетки, что стало с Аликом Шестопаловым, которого ты победил, как он, где?.. Там или здесь?..

Или вы встретились мирно, пролетая над городом Киевом, и присели за столик, и обнялись в слезах?..

Прощай, Паша, прощай!.. Долго я буду о тебе думать, починяя ветхую пьесу для гастролеров под названием «Кин, или Гений и беспутство». Долго буду думать и всегда поминать…

Похороны на «Ленфильме» в юбилейные ленинские дни взял на себя смелость устроить директор Илья Киселев.

— Положу партбилет! — сказал он. — А Пашу похороню!..

И потрясла несмышленого Р. артистка Инна Кириллова, Пашина тихая вдовица, которая в слезах отпущения, одна зная за что, просила:

— Прости мне, Паша, прости, прости!..

А теперь, благородный читатель, давайте спросим путающегося автора: кто же все-таки, по его непросвещенному мнению, виноват в отступничестве, кто труслив и жесток — сам театр, Его железное величество, кровавая богиня Мельпомена или принимающие решения и пока не объявленные конкретные лица? В повести «Прощай, БДТ!» он упирал на то, что у Мельпомены грязная работа, что это она режет, как мясник, и тут ничего не поделаешь: терпи, страдай и жертвуй собой во имя искусства.

Удобная позиция, удобная… И никого не обидел, и сам не виноват!..

Но за широкой задницей Мельпомены все тогда и отсиделись — и передовой отряд горделивых членов, и ярые «прогрессисты», и беспартийная шваль — все как один поступились долгом памяти ради заспиртованной карлы в мавзолейной кунсткамере!..

Вижу, вижу, монолог грешит анахронизмами, но когда-нибудь пора и понять, и покаяться, лучше поздно, чем никогда, и, отвечая на вопрос без всяких уверток, сказать: «В этом больше всех виноват отщепенец Р., не взявший на себя никакой ответственности. А уж после него, в убывающей степени, остальные, то есть третьи, вторые и первые сюжеты, чем первее, тем невиноватее по причине сердечной преданности столетнему Ленину. А меньше всех виноват начальник пожарной охраны БДТ Андрей Рыдван…»

Из партии выходили двумя группами. Авангард сдал билеты завкадрами Алле Ахмеровой, и она снесла их в райком, на угол Фонтанки и Невского, во дворец Белосельских-Белозерских. Там нынче культурный центр и выставка восковых фигур, по примеру музея мадам Тюссо. Очень полюбили в России восковые фигуры, безопасные воплощения опасных людей…

Куда девались сданные передовиками партбилеты? Несведущие мнутся, отмахиваются ручкой, а сведущие молчат, как восковые…

Арьергард держался до самого ГКЧП и доверил партийные книжки Андрею Рыдвану; во-первых, тот всегда в театре, а во-вторых, у него — железный ящик для взносов. Качнет жизнь в одну сторону — билеты сданы, качнет в другую — вот они, достаты из ящика и опять у сердца. Кто-то сдал открыто и втихую забрал. Наибольшее расположение отсталого автора почему-то вызвали те, кто откровенно хранил билеты и верность идеям. Таких, если он не ошибается, было двое: артисты Иван Пальму и Сева Кузнецов.

Хранитель железного ящика, бывший детдомовец Андрей Иванович Рыдван встретил врага на белорусской границе. Он отвоевал всю войну, послужил начальником погранзаставы в Туркестанском военном округе и демобилизовался в звании капитана, вся грудь в медалях и орденах.

Андрюша досконально знал все театральные закоулки, подвалы, лестницы и чердаки. Соединяя в одном лице должности начальника пожарной охраны и гражданской обороны, он, как домовой, в любой момент мог объяснить назначение любых труб, кранов, шлангов, ящиков, лазов, главных и запасных защитных комплектов, подручных средств, назвать адреса бомбоубежищ и пути отхода.

— Андрей, если завтра война, какое у тебя предписание, где спасешь коллектив от смертельной опасности?..

— Не беспокойся, Володенька, станция Пестово Московской железной дороги примет с дорогой душой!.. В Пестове будет все как надо!..

Его привел или принял в театр Леонид Николаевич Нарицын, заядлый охотник и рисовальщик, сперва наш директор, позже — начальник управления культуры, тоже фронтовик, призванный со студенческой скамьи Академии художеств и закончивший войну в особых войсках.

Дежурная комната — напротив выхода на сцену, а актерская явка и лист расписок — чуть правей. Начальство и нас с добродушной улыбкой встречает Рыдван. Не помню случая, когда бы его не было в театре.

— У нас все в порядке, Леонид Николаевич! — бодро докладывал он идущему за кулисы Нарицыну.

— Все в порядочке, Владимир Александрович! — рапортовал он преемнику Нарицына Вакуленко.

— Все в полном порядке, Геннадий Иванович! — утешал бессменный Рыдван директора Суханова…

Кроме охраны и пожарки ему поручили возглавить еще один внутренний орган — «народный контроль».

Когда за спиной Андрея оказался ящик с партбилетами, степень его ответственности за театр резко возросла, и, несмотря на военный и пограничный опыт, он заволновался.

В тревожный августовский момент — все в отпуске, а по телевизору, соревнуясь с «Лебединым озером», трепещет ГКЧП, — Андрей дрогнул и бросился звонить на дачи партийцам из арьергарда.

— Что делать, ты мне прямо скажи! А ящик?! А билеты?! — кричал он.

Неизвестно, что и от кого он услышал в ответ, но в гараж вошел успокоенный и, оглядевшись, решительно сорвал цветные плакаты с изображениями голых девиц. Водители удивились.

— В чем дело, Андрей Иванович?

— Теперь у вас такого безобразия уже не будет! — сказал он и вышел.

Вот, собственно говоря, и все.

История российской государственности пошла своим путем, но августовская встряска привела к резкому обострению частных отношений между директором и заврадиоцехом, в которые опять оказался замешан Андрей Рыдван. Полного сценария событий не восстановить, но кое-какие свидетельства остались.