Камчатские экспедиции - Витус Беринг

По изрядному его шелковому платью и по чести, отдаваемой ему от людей, с ним бывших, наши заключили, что он был начальник того места. Взойдя на судно к лейтенанту, подарил он ему сосуд с вином, которое лейтенант привез с собой в Охотск. Вино было темно-красно, нарочито крепко и вкусом не неприятно, только несколько кисловато, но может быть, что кислость получило оное вино на море от теплого воздуха.

Напротив того, лейтенант потчивал гостя своего и его свиту кушаньем и питьем, причем оказалось, что русское вино японцам не было противно. В то же время торговали российские матросы с японцами. Все, что у них ни было, так что и старые рубахи, чулки и другие многие вещи японцам нравились, и они платили за них медными деньгами, которые имели посредине, равно как и китайские, четырехугольную дыру и надеты были на нитку.

Напоследок предъявленный знатный японец поехал назад в город с засвидетельствованием своего удовольствия и благодарности. Вальтон же, видя множество мелких судов, судно его окружающих и час от часу еще более умножающихся, начал их опасаться и для того приказал поднять якорь и пошел далее в море, учинив наперед один выстрел из пушки.

Июня 22-го дня, прибыв опять к земле, бросил он якорь на глубине 23 саженей, но якорь не сдержал, чего ради принуждены были опять оный вытащить. Они проведывали, не находится ли где лучшего места для пристанища, но берег везде состоял из крутого камня. В одном месте увидели суда, которые хотя немалые были, однако втаскиваны были на берег за неимением удобного пристанища.

Сего ради Вальтон возвратился назад на то место, где якорь не действовал. Там подошло к нему несколько мелких судов, коим дал он знать, что есть ему в воде нужда. Японцы, тотчас взяв бочки на свои суда, поехали с ними к берегу и привезли оные полны свежей воды.

Они показывали нашим лист писаной бумаги, а наши почли оный лист за указ, коим велено им показывать иностранным всякое вспоможение. Казалось, якобы японцы давали знать лейтенанту, чтоб он подошел к земле ближе, что там есть гавань, в которую может заведено быть его судно, а при том помогать хотят.

Но как еще Вальтон к сему намерения не принял, то пришел от берега бот, который запретил японцам иметь дальнее с нашими сообщение. В боте сидел человек военный, при шпаге, в руке пистолет держащий. Посему оный японскый бот в рапорте лейтенанта Вальтона назван караульным ботом.

Следующего дня стали наши на другом месте близ земли на глубине двух саженей, где дно состояло из крупного песка и из раковин. При великих жарах старались наши всегда запастись больше свежей водой. Сверх того сие подавало повод к получению о земле той больше известий. Для сей причины послал Вальтон июня 24-го дня на ялботе подконстапеля Юрия Александрова с некоторым числом людей на берег, при чем находился и ученик лекарский Иван Дягилев.

Воды не нашли, но видели японцев в белых балахонах. Тамошние лошади темно-карие и вороные. С собой привезли они померанцевое дерево, несколько жемчужных раковин и сук еловый. А лекарский ученик набрал трав и по большей части сосновых шишек, из коих после для больных варили декокт.

Потом Вальтон, походив несколько еще времени подле берегов японских, путь свой предпринял на немалое расстояние на восток, дабы проведать, нет ли где другой какой земли или островов близко, но сего не явилось. Того дня поехал он обратно на Камчатку и июля 23-го дня, прийдя на Большую реку, пробыл там по 7-е число августа, дожидаясь капитана Шпанберга.

Но понеже сей в то время туда еще не бывал, то отправился он в Охотск, куда августа 21-го дня и прибыл. О третьем судне, коим командовал мичман Шельтинг, объявлять причины нет, потому что оно было во всем пути с капитаном вместе. Шпанберг и Вальтон сочинили своему пути карты, из коих сложена одна и напечатана в «Российском атласе».

Шпанберг по возвращении своем получил от капитан-командора позволение зиму препроводить в Якутске, а на следующую весну ехать в Санкт-Петербург, дабы ему самому о пути своем как правительствующему Сенату, так и Государственной Адмиралтейской коллегии подать рапорты. Между тем рапортовал и капитан-командор о том же.

Но хотя проведывания Шпанберговы и Вальтоновы сперва в Санкт-Петербурге за благо приняты были и подали причину к подтверждению определения капитан-командора о возвращении капитана Шпанберга в Санкт-Петербург, однако мнения вскоре переменились. Доказательства Шпанберговы, что он был в Японии, за совершенно достоверные почтены еще не были.

Кирилова генеральная ландкарта о Российской империи представляла, по примеру Страленберговой, Японию почти под одним меридианом с Камчаткою. Напротив того, по Шпанбергову и Вальтонову курсу и по их примечаниям надлежит Японии находиться 11 или 12 градусами далее к западу.

Думали, что, может быть, они почли берега корейские за Японию. Того ради рассуждено за благо, чтоб капитан Шпанберг отправился туда во второй путь и чтоб с ним послать двух учеников, которые у приехавших в 1732 году в Санкт-Петербург японцев японскому языку учились. Указ о том получил Шпанберг в июле месяце 1740 года в Киренском остроге, будучи уже в пути, чтоб возвратиться в Санкт-Петербург.

Он поехал назад в Якутск, а оттуда в Охотск, где едва застал капитан-командора, потому что к предприемлемому им морскому путешествию тогда уже все в готовности было.

Между тем не только прошло уже того лета удобное к восприятию в Японию пути время, но не было и судна, потому что одно из тех, которые употреблены были Шпанбергом в первом пути, отправлено было от капитан-командора на Камчатку для некоторых приготовлений. Сего ради надобно было построить судно новое, и строение сие производилось следующей зимой под смотрением его, Шпанберга.

Летом 1741 года отправился он опять в море. Но в судне, вновь построенном, скоро явилась великая течь, так что с великою нуждою можно было дойти на нем до берегов камчатских. Причиною сему было поспешное оного судна строение и что недоставало довольного времени к высушению леса. И хотя судно починкою исправляемо было на устье Большой реки и Шпанберг для сего препроводил зиму в Большерецком остроге, однако все сие желаемого успеха не имело.

Ибо он, отправившись мая 23-го дня 1742 года в морской путь, лишь только проехал первые Курильские острова, то судно опять начало течь сильно, так что всех полых мест законопатить не можно было. При таких обстоятельствах Шпанберг не хотел возвратиться, не учинив никаких проведаний. Он отправил мичмана Шельтинга для разведывания мест до устья реки Амура.

Но и сие отправление осталось без успеха. Словом, все второе путешествие капитана Шпанберга соединено было с великими неудобствами. Все три судна возвратились на Камчатку и в Охотск, а нельзя сказать, чтоб ими в сем пути полезное что изобретено было. Такое бесплодное предприятие можно почесть натуральным следствием принуждения, с коим второй сей путь производился.

Первое путешествие происходило добровольно. Всяк дело свое исправлял для своей чести. Тогда преодолены были разные трудности, которые малодушному могли бы быть препятствием. Напротив того, при сем втором отправлении оказались всякие затруднения во всей своей силе.