Кадын - Ирина Богатырева

– Хворост, – говорил он. – Огонь. Тепло. Дождь – плохо. Огонь – тепло, хорошо. Конь. Ехать. Долго ехать.

В этот момент над тайгой поплыл полный призыва и силы олений осенний крик. Алатай замер, поднял глаза и прислушался. Этот зов всегда рождал в нем такую же тревогу и сладчайшую тягу к чему-то неведомому, как и клекот журавлей, летящих клином.

– Марал, – сказал он, когда звук иссяк, оглянулся и увидел, что чужеземца на месте нет. Он замер, как если бы рядом был хищник, и стал осторожно, не сходя с места, оглядываться, подмечая каждую мелочь. Как удалось ему, больному и слабому, уйти так тихо, что Алатай и не услышал, было непонятно и тревожно. До этого мига он и правда смотрел на чужеземца как на дитя, но дети так не могут. Теперь он не знал, чего от него ожидать.

Эвмей появился рядом так же тихо, но Алатай успел заметить его на мгновение раньше. Тот нес в руках два больших сухих полена.

– Дерево, – сказал он, протягивая Алатаю. – Огонь.

– Огонь, – повторил Алатай, приходя в себя. Кивнул, сбрасывая наваждение. – Будет огонь. – Он взял поленья и стал укладывать получше, пристраивать трут, высекать искру.

– Люди, – сказал Эвмей. – Люди, – и махнул куда-то в сторону. Алатай проследил за жестом, но ничего не увидел. – Я смотреть, – сказал Эвмей и показал себе на глаза. – Люди, – повторил он опять, а после провел по голове, будто приглаживал волосы.

И в этот момент Алатай каким-то чутьем понял, будто увидел собственными глазами: там, в тайге люди, Эвмей успел их заметить, и это странные люди, что-то у них с головой – они лысые.

Алатай вскочил на ноги, сердце у него колотилось.

– Где? Где – там? – Эвмей снова показал рукой. – Друг. Я – за ними. Мне нужны эти люди. Ты – здесь. Вот, – он стал совать ему в руки огниво. – Огонь. Грейся. Я – туда.

И он припустил в тайгу что было сил.

Лэмо не оставляют следов, – вспомнились ему слова вестника. Сам он никогда не обращал на это внимания, а сейчас подумал: вдруг и правда не оставляют и что тогда? Как удастся выследить их? Но он бежал, имея только одну заботу в сердце.

Лес был хвойный, плотный. Алатай двигался вдоль ручья, только тут можно было бежать быстро. Вдруг он по звуку догадался, что ручей сейчас оборвется водопадом, и подскочил к обрыву.

Лес лежал внизу тихий, пустой и холодный. Вода, срываясь с камней, наполняла распадок шепотом и гулом. Других же звуков не было. Алатай стоял, усмиряя дыхание и сердце, и оглядывался. Лес был пуст. Куда бежать дальше, он не знал. И вдруг слегка заметное движение, будто шевельнулся на ветру бурый лист, привлекло его – и он увидел уходящих лэмо.

Уже собирались сумерки, и внизу воздух густел. И все же он заметил их – сперва одного, потом второго, третьего, и больше, больше, многое множество фигур, странных, лишь внешне схожих с людьми. Раньше, когда Алатаю приходилось встречать лэмо при свете дня, он никогда не замечал, как мало общего у этих существ с человеком, теперь же дивился, как можно было вообще принимать их за людей. Они двигались как звери или даже как насекомые, как быстрые рыжие муравьи: пригнув голову, наклонившись вперед всем телом, они не шли, а текли, совершенно бесшумно, и даже сухие листья не шуршали у них под ногой.

Сердце у Алатая забилось, как перед боем, как в тех мутных, жутких видениях со множеством врагов, какие насылал Кам во время посвящения. Но это было не видение – десятки лэмо были такой же явью как то, что вода срывалась из-под ног и устремлялась в урочище. Тут тихонько пищухой свистнул его ээ в камнях, и Алатай приник к земле, притаился. Лэмо, на миг оглянувшись, двинулись дальше той же жуткой волной.

Они шли вдоль кряжа и поднимались с другой его стороны, где Алатай не мог их видеть. Убедившись, что все движутся в одном направлении, он начал так же тихо и осторожно, стараясь не мелькнуть над камнями, пригнувшись, как зверь, отходить туда же. Его ээ катился впереди, то мелькая между камней, то исчезая, и это ободряло. Мысль о чужеземце вспыхнула, но потухла – не помощник он, хоть и кажется взрослым воином, да и не объяснишь ему ничего. Нет, сам, сам выследишь, иди за ними, как пес по следу. А если далеко, а если несколько дней? Те, пустое! Сколько ни потребуется, лишь бы выследить их.

Он успел заметить лэмо всего за несколько шагов и замер в камнях, боясь шевельнуться. Все так же стремительно и беззвучно как тени они выходили из-под обрыва и шли в тайгу. Не сбив дыхания, не сбавив шага, они словно вырастали под-под земли с нижней тропы – и текли дальше. И тут, как бы ни было темно, Алатай заметил, как странны лэмо: почти все были не в буром рванье, слегка прикрывающем тело, а в обычной одежде, в шубах и шапках, но без зверьков рода и доли, без знаков и духов, отличающих человека, – безликие, украденные, снятые с мертвецов были на них шапки. Снятые с мертвецов – сверкнуло у Алатая в голове, будто бы кто-то шепнул, на миг показалось даже – ээ, его безмолвный ээ шепнул. Но нет, дух был рядом и как всегда молчал, только глядел так, словно соглашался с тем, что упало в голову Алатаю.

И тут он увидел лодку. Большую, охотничью, легкую, обшитую кожей, прекрасную лодку, которая не подведет на бурной реке, – ее внесли на гору пятеро лэмо, и Алатай ясно видел, что она полна скарбом, одеждой, посудой, вещами. Это все, что люди дают с собой любимым своим мертвецам. Мертвецам, из которых лэмо делают куклы. Куклу, которую отправляют в счастливый мир. С конями и одеждой, с утварью, оружием, едой, со всем, что ценил и любил человек в мире этом, – чтобы ни в чем не нуждался он в мире том… Вот где это оказывается после. Мерзкие твари, не люди, не духи, обворовывают мертвецов. А что же тогда их счастливый мир? Есть ли он тогда – тот счастливый мир?..

Алатай даже зажмурил глаза, так больно поразила его догадка. Обида за свой обманутый люд и злость охватили его. По тропе больше никто не поднимался. Последние лэмо с лодкой уже скрылись в вечернем лесу. Поднявшись из-за камней, Алатай пустился следом.

Но бежать пришлось недолго – уже скоро он снова притаился в кустах, потому что нагнал их. Перед ним была гора, огромные камни выкатились из склона, словно гора отрыгнула их. Лэмо ловко двигались среди них, пробираясь к провалу выше по склону, и скрывались, исчезали там. Алатай не видел провала, он уже смутно различал и фигуры самих лэмо, но точно знал, что скрывает в себе эта гора – старые, очень старые рудокопные лазы. Кузнецы говорили, что отсюда брали руду люди, жившие задолго до прихода люда Золотой реки. Кто это был, никто не знал, ясно только, что не темные: те не плавили железа и делали лишь бронзовые ножи. Древние неведомые люди оставили после себя глубочайшие и сложные лазы в горах, уже пустые, все руды изъяты были в их время. Алатай знал это место потому, что мальчишкой спустился однажды в этот лаз сам. Они возвращались зимой со Стирксом со сбора глав. У ручья сделали привал, а он отошел и нашел эту гору. Он помнил, как спустился, как искрился в свете факела звездчатый иней на потолке, как странно и таинственно изгибались бесчисленные повороты… Стиркс отыскал его, когда он совсем выбился из сил и решил уже, что пропал и не видать ему больше света. Он ругал его и ударил, и велел никогда не отходить далеко, и кричал, что это лазы духов, и конца им в горе нет, и Алатаю повезло, что факел потух у него, и он его выкинул. Иначе Стирксу никогда не удалось бы найти его в подземном мире. И вот теперь он узнал, что за духи живут там.