Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве. 1953 - начало 1980-х гг. - Владимир Козлов

В отличие от многих кричавших и выступавших в тот день на заводе Сергей Сотников не только сформулировал, но и выполнил свою программу. Он участвовал в «агитационном походе» группы рабочих на соседние заводы1, за что безжалостным и скорым хрущевским правосудием был приговорен к смертной казни.

С осмысленной программой дальнейших действий выступил на стихийном митинге и П.Сиуда. Как мы уже писали выше, Сиуда внешне был похож на Юрия Дементьева. Поэтому сходство их «программ» может быть связано как с обычной для толпы филиацией идей, так и ошибками (случайными или злонамеренными) при опознании подследственных и подсудимых. По показаниям свидетелей, П.Сиуда призывал рабочих собраться на следующий день у заводоуправления, пойти демонстрацией в город, добиваться оплаты за те дни, когда завод не будет работать, требовать освобождения арестованных забастовщиков635. В том, что такие арестованные будут Сиуда, не питавший иллюзий относительно готовности властей к репрессиям, был, очевидно, уверен.

Помимо «идеологов» на митинге у перехода через железнодорожные пути и у здания заводоуправления выступало множество других людей. Большинство из них ограничивались короткими выкриками и призывами636. «Попался на политике» и пьяный бунтарь -малограмотный коммунист, грузчик Новочеркасского молокозавода, отец двоих детей 38-летний М.И.Хаустов. В тот день он крепко выпил после работы и решил полюбопытствовать, что же все-таки происходит на НЭВЗ. В конце концов, Хаустов оказался в самом центре стихийного митинга, наслушался других ораторов и сам решил высказаться. По показаниям свидетелей, он призывал добиваться «своего» и «направить» коммунистическую партию, сбившуюся с правильного пути. Те же свидетели все-таки подтвердили, что оратор был так сильно пьян, что «многое из сказанного в его речи понять было вообще невозможно».

Сам грузчик не помнил, что именно он говорил с козырька пешеходного тоннеля637. Однако обвинение и суд интерпретировали поведение и высказывания подобных ораторов вполне в духе народной мудрости: «что у трезвого на уме, у пьяного на языке». Приговор был жестокими.

Второй раз Хаустов выступал уже с капота автомашины. Около этой машины (кажется, именно на ней приехал к месту событий еще один участник волнений - 36-летний семейный шофер автохозяйства № 3 Айрапетян) формировался второй центр стихийного митинга. Эмоциональный армянин рассказывал, что «что его машина, следовавшая под погрузку по заданному маршруту, была остановлена хулиганствующей толпой на площади у заводоуправления, и он, поддавшись общему настроению, одобрил действия хулиганствующих элементов и высказался за расправу над «толстопузыми», имея в виду руководителей завода, не умеющих руководить»638. Все эти призывы он выкрикивал с крыла своей машины, а вслед за ним появились, очевидно, и другие желающие высказаться с возвышенного места. Однако никаких «программных» заявлений с автомашины Айрапетяна не прозвучало. Дело ограничилось «словесным экстремизмом» и заурядным матом.

Прибытие и изгнание войск с завода.

Около 8 часов вечера, когда на козырьке пешеходного перехода уже вовсю шел стихийный митинг, на завод прибыли 5 автомашин с солдатами и 3 бронетранспортера. Их задачей было не подавление беспорядков силой оружия, а освобождение «заложников» - заблокированных в здании заводоуправления «начальников»639. Поэтому так странно выглядят в большинстве рассказов и даже в информациях КГБ действия военнослужащих: приехали, потоптались у ворот, выслушали оскорбления, развернулись и уехали. Между тем войска выполнили основную задачу (отвлекли на себя внимание и помогли переодетым в штатское армейским разведчикам и сотрудникам КГБ освободить «заложников»). А разгонять забастовщиков силой оружия им в то время никто и не приказывал.

Был, наверное, и какой-то расчет на психологический эффект: увидит, мол, толпа вооруженных солдат и разбежится. Но из этого-то как раз ничего и не получилось. Не верил никто, что «родная советская армия» может стрелять в свой народ. Слишком долго подобные действия ассоциировались в советской пропаганде исключительно с преступлениями царского режима (Кровавое воскресенье 1905 г., Ленский расстрел 1912 г.). Никому из воспитанных советскими мифами людей, особенно молодых, и в голову не могло прийти что-либо подобное. Убеждение, что в безоружных людей стрелять не посмеют, не раз подводило участников беспорядков прямо под пули тех, кто обязан был выполнять приказ. И не только в Новочеркасске. Поведение армии вечером 1 июня сработало в пользу привычного мифа, поэтому таким неожиданным оказался для толпы расстрел безоружных людей на следующий день.

Толпа у заводоуправления восприняла отвлекающие маневры как колебания военнослужащих и прониклась уверенностью в собственных силах. Собравшимся рабочим действия военных казались хаотическим перемещением людей и техники, а для того, чтобы придать осмысленность собственным, тоже довольно бессмысленным поступкам, забастовщики постоянно нуждались в своеобразной «опорной точке» -ближайшей и очевидной цели. В первый момент конфронтации с военными такой «опорной точкой» стала баррикада у западных ворот завода - на контрольно-пропускном пункте № 7.

На короткий миг и в силу случайного стечения обстоятельств в роли лидера оказался типичный «человек толпы» - 30-летний электромонтер В.А.Матяш (образование семь классов, семейный, ранее несудимый). Он как бы возник из безликой толпы, персонифицировал ее волю и желания, озвучил ее программу-минимум (не пускать солдат на завод, чтобы не мешали продолжению забастовки), а затем снова растворился в массе. К проходной № 7, куда, увидев войска, бросились многие, Матяш прибежал одним из первых. Со словами «ты, батя, стой здесь и не командуй, здесь будет командовать народ» он отодвинул стрелка военизированной охраны Иванова и принялся закручивать створки ворот проволокой.

После того, как забастовщики забаррикадировали ворота, несколько человек залезли на деревянный забор, повалили его, потом побежали к другим воротам. Там тоже преградили дорогу войскам. Одновременно с этими событиями разворачивались дискуссии с солдатами. Некоторым офицерам угрожали насилием. Войска медленно проникали на территорию завода, отвлекая на себя внимание толпы и попадая на какое-то время в центр людского возмущения. Около сталелитейного цеха судьба свела стропальщика Фетисова и полковника с солдатами. Фетисов тряс полковника за ремень, кричал: «Фашистские переродки, убери своих выродков», а призвавшую его к порядку свидетельницу обругал1. Подобные сцены происходили везде, где военнослужащие соприкасались с народом.