Галерные рабы - Юрий Пульвер

Впрочем, будем объективны. Иван III (он первым получил прозвище Грозный и позднее в народном сознании слился с образом своего более известного, хоть и менее богатого заслугами перед Россией внука и тезки), Иван IV, Петр I — выдающиеся государственные деятели, оставившие заметный след в летописи нашей страны. Своими деяниями они окончательно утвердили царскую легенду.

Зародыш ее возник еще при Святославе и Владимире Красное Солнышко, укрепился при Ярославе Мудром, Владимире Мономахе. Развитие мифа стимулировали Александр Невский, Даниил Галицкий, Михаил Тверской, Иван Калита, Дмитрий Донской. Одновременно победители и неудачники, борцы за национальную независимость и ордынские прислужники, угнетатели и жертвы, стяжатели и мученики (трое из них канонизированы церковью) и, самое главное, патриоты и радетели земли Русской — все они слились в привлекательный, как рублевская икона, образ великого князя-спасителя от татарских да боярских притеснений, а потом царя-надежи, доброго до простых людей.

Возвеличению государя способствовало еще и то, что политическое влияние официальной церкви на Руси было слабее, чем у католицизма и протестантства в Европе (вот почему там основной формой народных движений были ереси). В России все как бы сдвинулось на ступеньку: церковь подменяла верховную власть, а царь был живым богом…

И неудачник Борис Годунов не подорвал веру в самодержца-милостивца, чьи благие намерения сводятся на нет предателями-боярами (правда, похоже на современную сказочку о великом вожде, от чьего имени творили зло негодяи-наркомы?!). Ведь именно Борис был впервые избран Земским собором, он же впервые объявил главной целью своего царствования повышение благосостояния народа. Конечно, Борис не сдержал своего обещания. Так уж повелось, что почти всегда благосостояние растет не благодаря, а вопреки усилиям властей многострадальной страны нашей. Как и позднейшие отечественные владыки и лидеры, Годунов одной рукой даровал, другой отбирал: именно при нем окончательно отменили свободный выход крестьян в Юрьев день. Все же даже в Годунова русские люди верили. Множились его неудачи — вера уменьшалась, тем не менее большинство народа переметнулось к самозванцу лишь после смерти Бориса…

И потом ни Лжедмитрий, ни Василий Шуйский не разрушили ореола «избранника божия», чем Романовы с выгодой для себя пользовались триста лет.

В определенной мере «необходимость самовластья и прелести кнута» любы нам и поныне. Иначе не тосковали бы многие по «твердой руке», не уповали бы миллионные массы на мудрость властей, не ждали бы с замиранием сердца «указуев» из столицы.

Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Равно не может быть свободен народ, который армейский принцип «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак» воспринимает как аксиому повседневной жизни и никак не впитает в себя простую мысль, что в руководители далеко не всегда попадают достойные и умные, зато слишком часто — самые честолюбивые, подлые, нечистоплотные, лицемерные, не гнушающиеся ничем ради своей карьеры.

«Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб… который оправдывает и прикрашивает свое рабство… холуй и хам». Понимаем ли мы до конца эту ленинскую мудрость?

* * *

— А что вере христианской ты изменил, конечно, плохо… Да ведь у нас на Руси стародавние князья, бывалоча, обусурманивались. Так жители уделов ихних все равно за господ их признавали… Нет власти аще от бога. Раз господь терпит вероотступника, так нам терпеть и подавно. Был у меня знакомец, дед Митяй, о коем я сказывал. Он не однажды от крещения понарошку отказывался, чтоб живот сохранить, потом грех сей отмаливал. И я его вторым отцом почитаю! А тебя я любил больше живота своего! Кабы повел ты рабов против турок, я бы пошел за тобой, невзирая на веру твою! И безбожие, кое ты выказал только что, мне бы препоной не стало! Вон Джумбо идолопоклонник, ан я его вожаком признал. Но не пойду я за таких царей, кои народ свой умучивают войсками чужеземными! И грех на душу брать, воевать против людей веры христианской, мне не любо! На том весь мой сказ!

— Погоди-погоди. В Московии властители испокон веков с помощью чужеземных дружин покоряли свой собственный народ. Владимира и Ярослава помогли посадить на великокняжеский престол наемники-варяги. После них бесчисленные князья удерживали или завоевывали свои уделы саблями половецких орд. Московские, рязанские и тверские владыки разоряли соперников и подавляли мятежи в собственном стане, вызывая на подмогу татарские тумены. Почему Ивану Калите можно было громить Тверь вместе с золотоордынцами, а мне нельзя защищаться от взбунтовавшихся рабов руками турок? Почему твой царь Борис изводил боярскую крамолу, опираясь на пики немецких наемников, а мне это заказано? Где же твоя справедливость?

Казак не нашелся, что ответить, огорченно махнул рукой, поднялся и отошел.

— Парень просто не может выразить правильно свои мысли, — поднял брошенную Сафонкой эстафету старый грек. — Верноподданность зачастую оказывается сильнее религиозности. Вспомни, англичане сменили веру, отвергли римский католицизм по желанию короля. Славянские народы после крещения своих владык отказывались от язычества. Многих, конечно, силой заставляли, но истинно верующих насильем ни к чему не принудишь. Так что не из-за твоего обращения в мусульманство восстал Сафонка против тебя. И, конечно, не потому, что ты якобы бросил свой народ…

— Интересно. Почему же?

— Он понял то же, что и я, — твою внутреннюю лживость и противоречивость. Ты алчешь власти вовсе не для того, чтобы возвеличить греческий народ, создать небывалую империю и превратить ее в божье царство на Земле. Ты хочешь завоевать державу для своего возвышения, а божье царство, освобождение от османского гнета — просто ловушки для легковерных. Ты идешь по трупам, не гнушаешься ничем, обманываешь всех, кого используешь… Говоря языком купца, продаешь кредиторов, как только они перестают давать тебе в долг. Безжалостный, ты обрек галерников на сожжение так же легко, как в свое время отдал ларисцев на заклание туркам…

— Разве осталась бы у меня надежда на победу, если бы гребцы сразу присоединились к испанцам? Мне не удалось бы тогда бить врага по частям.

— Много лет назад, когда ты излагал план взятия Ларисы, я сказал тебе фразу, которую хотел бы повторить сейчас: «Ты прав, Александр, но это логика изменника».

— Кому же я изменил? Султанам?

— Турок не грех обмануть, и ты делал это мастерски. Одна Фатима тебя раскусила. Но я говорю о другом. Ты изменил всем, кто верил в тебя, кто доверился тебе. Ларисцы, царевичи Иса и Джем, твои друзья-телохранители Хуа То, Сафонка, Джумбо, гребцы каторги… Наконец, греки, напрасно ждавшие, что ты возглавишь их борьбу с поработителями. И всегда у тебя находились объяснения — очень убедительные, верные. И всегда ты оказывался прав, ибо побеждал или по крайней мере оставался в живых, тем самым доказывая свою правоту и неправоту тех, кто проигрывал или погибал. Ты платил за победу любую цену и добивался ее.

И в конце концов ты перестал быть человеком, превратился в истукана, которому поклоняются варвары. Языческий бог требует все новых и новых жертв, ничего не давая взамен, кроме пустых обещаний, а сам все усиливает господство над душами легковерных и наивных. Идол, который лжет, — вот твое имя! В глубине души я всегда это понимал. Но там же, в глубине души, по соседству, жила надежда — а вдруг я ошибаюсь, вдруг, достигнув высшей власти, ты выполнишь свои обещания?