Соблазн - Хосе Карлос Сомоса

– Скажите лучше, что после обнаружения яда у нас есть все, что нужно, доктор. Компьютеры давно определили двух-трех врачей и психологов, к кому могли обращаться жертвы, включая и вас. Разумеется, имея доступ в «Winf-Pat», вы могли стирать данные о пациентах, которые приходили к вам впервые, ведь так? Так что оказалось практически невозможно установить, что все они обращались в вашу консультацию. Кроме того, этот яд обладает отложенным действием: вы предлагали жертве стакан воды и потом она спокойно от вас уходила. Нанокапсулы, так? Действующее вещество высвобождается через несколько недель, иногда – месяцев и не оставляет следов своего пребывания в организме… Никто не может обнаружить его, и, конечно, ни один судья не подпишет ордер на обыск по месту жительства того, кого определил компьютер. Понадобились наживки. К вам послали меня. Когда я собиралась выйти в отставку, у меня на руках было два дела: убийцы проституток и ваше. Мы еще не были уверены в том, что вы – Отравитель, но, поскольку я думала оставить работу, я пришла к вам – в последний раз. Должна была распрощаться наиболее «естественным» образом, чтобы мне на смену спокойно могла прийти другая наживка. Позже, решив закончить начатое, я вновь взялась за обе свои охоты и снова пришла к вам. То, что вам удалось найти мое настоящее имя в «Winf-Pat», а также раскрыть мои воспоминания и мою идентичность, было подстроено заранее. Все входило в сценарий театральной постановки.

Валье качал головой, стараясь изобразить сарказм.

– Но это же абсурд! – взорвался он наконец. – Ты сама говоришь, что я был в числе подозреваемых, и тем не менее ты сказала о себе правду: что работаешь в полиции наживкой…

– Это было частью маски. Ваша филия – не филия Добычи, как я тогда сказала, а другая – похожая на нее и очень редкая, ее называют филией Наживки. Название роли не играет. Важно, что мне, чтобы разыграть свой спектакль, нужно было рассказать правду о себе самой. Эта маска требует, чтобы наживка открыто объявила о том, что она ею и является. Нельзя было ничего скрывать о себе, за исключением намерений. Это очень сложная маска, на ее подготовку уходят дни. Мне удавалось совершенствовать ее с каждым визитом к вам. А сегодня я решила, что настал самый подходящий момент для пробоя.

– Все, что ты сделала, – противозаконно, – повторил Валье с испариной на лбу.

– Более законно травить пациентов?

– Но я их не травил! Никогда и никому не причинил я вреда, Диана. Я всего лишь облегчал их невыносимые страдания… Это были пленники! Люди, одурманенные собственными маниями! Мальчишка, которому едва исполнилось двадцать, разрушенный героином… Женщина шестидесяти лет, больная раком, считавшая дни до того момента, когда ей уже не будет помогать обезболивающее… Мужчина, который избивал жену – снова и снова, не обращая внимания ни на угрозу тюрьмы, ни на предписания о раздельном проживании… Я уже говорил, что многому научился у индейцев на Амазонке. И не только рецептам ядов. Они не такие, как мы! Отчаявшись, они не цепляются за свою несчастную жизнь! С ними я выучился ценить человеческое достоинство! Я усвоил: если не удается сохранить достоинство, желательно убраться с дороги!

– Именно это я и думаю, – сказала я, глядя ему в глаза. – И поэтому хочу убрать с дороги вас, доктор.

Мгновение он молчал, не отводя взгляда. Все, что он наговорил, было записано и передано посредством малюсенького микрофона, присоединенного к моему браслету, и я полагала, что судья не будет слишком долго раздумывать перед тем, как выдать ордер на его арест, и через несколько минут сюда явится полиция.

Но Валье и не думал сдаваться. С улыбкой на лице он медленно, словно бросая вызов, опустил руки:

– Диана… во что ты со мной играешь? Говоришь, чтобы подцепить меня на крючок, тебе нужно было рассказать правду о себе… но ты рассказывала не только о своей жизни…

– Руки на голову, доктор.

– Нет. Я не собираюсь подчиняться. Попробуй в меня выстрелить.

Я по-прежнему держала его на мушке. Валье улыбнулся, разводя руками:

– Я не убийца, Диана. Можешь думать все, что хочешь, но я-то знаю, что помогал людям. Два года назад от меня ушла жена, потому что терпеть не могла мою работу. Считала, что я слишком много внимания уделяю пациентам, что у меня не остается времени для нее… Я любил ее, но принял ее выбор. Понял, что моя миссия – идти дальше в одиночку. И по-прежнему помогать тем, кто страдает…

Я хорошо понимала, чего он добивается: Наблюдатель, как и Вера, пытался найти разумное объяснение своему псиному. Не одиночество и не желание помогать людям было тем, что толкало его убивать, а наслаждение, которое он при этом испытывал. Но объяснять это не хотелось – мое собственное наслаждение заключалось в том, чтобы его схватить.

– Ничего плохого ты мне не сделаешь, Диана… – продолжил он, расплывшись в улыбке, поскольку убедился, что я не стреляю. – О своих чувствах ты сказала правду… Такие вещи подделать невозможно. Ты полюбила меня, ты мне открылась… Это не было театром…

– Руки, доктор, – вновь предупредила я.

– И это тоже – не театр, – сказал он, не обращая на меня внимания, и нажал на ручку маленького ящика справа от себя. Извлеченный оттуда пистолет был гораздо больше моего, хотя, наверное, убивал на этом расстоянии так же надежно. – Ты не будешь в меня стрелять. Ты меня любишь. Но я знаю цену собственному достоинству…

Когда он направил пистолет себе в рот, я сделала Занавес.

Маска Занавеса очень эффективна в тех случаях, когда нужно остановить насильственные действия филиков Добычи или Наживки. Ее суть – резкие контрасты между жестами и голосом, которые должны быть разнонаправлены, а потом нужно блокировать и то и другое, как будто упал занавес. Я ожидала подобной реакции, и мой наряд – черная блузка, белые брюки, черные сапоги – был тщательно подобран. По Женсу, ключи к этой технике представлены в пьесе «Два знатных родича» – в той борьбе, которую герои ведут за женщину. И то, что Шекспир закончил творческую жизнь, оставив нам ключи к маске Занавеса, казалось Женсу очень удачной метафорой.

Я развела руки, потом соединила, вытянулась вверх, издала низкий стон и сплела пальцы перед лицом, закрыв его. Все очень просто. Валье, задрожав, попятился. Когда я протянула руку, он вложил в нее свой пистолет. Он все еще находился под воздействием Занавеса, когда я услышала испуганный возглас его секретарши и дверь кабинета распахнулась, впуская толпу полицейских. Марио Валье дал надеть на себя наручники, все еще не сводя с меня взгляда.

– Это были твои истинные чувства, Диана… – зашептал он. – Врала ты мне только сегодня, когда пришла сказать о своем решении, но ведь ты использовала настоящие чувства, чтобы обмануть меня… Ты хоть понимаешь это, Диана?.. Вся твоя разнесчастная жизнь – сплошной театр… Что остается от тебя самой, когда кончается представление? Ты любишь меня, я знаю… Ты не притворялась. Почему ты так со мной поступила?

Думаю, я нашла бы что сказать в ответ. Например, что решение, которое так тяжело принималось, не является и никогда не было выбором между Мигелем и им. Я выбирала между тем, продолжу ли я свою работу или оставлю ее, как намеревалась сделать сначала. Я могла сказать ему, что решила продолжить и что, когда Мигель поправится, постараюсь жить вместе с ним, оставаясь тем, чем являюсь, чем всегда была, как бы я себя за это ни ненавидела. Я не гожусь ни для чего иного и никогда не годилась. Я никогда не бредила, как Женс или Марио Валье, ни театром, ни достоинством. Не лелеяла веру в то, что во мне нуждается мир. Для меня это всего лишь вопрос о том, принимаю ли я свою судьбу, буду ли верной тому, что действительно доставляет мне удовольствие, стану ли обманывать себя.