Валентина - Ферн Майклз

– Не беспокойся! Мое тело и так искололи твои острые кости, и не раньше, чем через несколько дней я приду в себя от бешеных порывов твоей страсти! – усмехнулся султан.

– Отвратительная песчаная крыса! – спокойно произнесла Валентина.

Она сидела у ручья и враждебно наблюдала, как одевается Паксон. Должно быть, он устал и, рано или поздно, в конце концов уснет, и вот тогда…

Паксон пристально посмотрел на Валентину.

– Знаю, о чем ты думаешь, но учти: как верблюд несколько недель может обходиться без воды, так и я могу обходиться без сна несколько дней. Бежать от меня ты не сможешь, лучше уж и не пытайся!

Валентина долго сидела, не обращая на Паксона никакого внимания, пока не заснула от изнеможения. Нахмурившись, султан посмотрел на нее. Что же ему с ней делать, когда они доберутся до Джакарда?

Остаток семидневного пути прошел в непрерывных стычках. Порой Паксон наблюдал за Валентиной, следя за ней задумчивым взглядом, и пленница неизменно отвечала ему взором, полным ненависти и отвращения.

В Джакард они прибыли поздно ночью. Город спал, горело лишь несколько ламп. Дворец, находившийся неподалеку от города, был окружен красивым садом с лужайками, поросшими сладко пахнущими травами и цветами. Кусты казались тщательно подстриженными, деревья – ухоженными.

Хотя дворец Джакарда и не был таким большим, как дворец Рамифа в Напуре, все же производил впечатление. При свете звезд, высыпавших на небо, Валентина разглядела, что сторожевые башни увенчаны минаретами. Их шпили остро врезались в бархатисто-черную тьму. Дуновение ветерка донесло аромат жасмина, напомнив о цветах, росших на травянистом пригорке одной высокой горы, и воспоминание доставило девушке невыносимую боль.

Из распахнувшейся двери выбежал слуга. Низким поклоном приветствовал он хозяина. Валентина оглядела большой зал, поднимавшийся ввысь на три этажа и заканчивавшийся застекленной ротондой, служившей крышей. Стекло казалось темным, как небо, но днем наверняка солнечные лучи, проникая сквозь разноцветные стекла, расцвечивали зал яркими бликами. Как и большинство мусульманских дворцов, этот тоже был лишен пышного убранства: статуй и фресок. Единственным украшением ему служили мозаичные полы и обилие свежих цветов в чашах и вазах.

Валентина никак не выказала своего восхищения роскошью дворца. Паксон провел ее в отдельное крыло здания, откуда двери выходили в прекрасный сад. Султан внимательно наблюдал за лицом своей пленницы, надеясь заметить проблески восхищения, но застывшие черты ничего не выражали.

– В моем доме нет запоров, – спокойно сказал Паксон. – Но не пытайся бежать, тебя все равно мои слуги вернут назад. Если захочешь что-либо изменить в убранстве, только скажи мне о своем желании.

Валентина повернулась к нему спиной и стала смотреть на прекрасный сад, разбитый среди пустыни. Слезы жгли ей глаза. Вновь обратив к Паксону взгляд горестных глаз, она проговорила:

– Верни мне Менгиса! Ничего другого я не хочу. Ты мне отвратителен! Я тебя ненавижу! Ты убил своего брата! – пронзительно крикнула она. – И тем самым лишил меня любви! У меня в душе теперь осталась только ненависть! Ты можешь, конечно, держать меня в своем дворце, но никогда не заставишь полюбить себя. И никогда я не отдамся тебе по своей воле. Каждый день, каждый час, каждую минуту я буду сравнивать тебя с Менгисом, и каждый раз сравнение окажется не в твою пользу. Когда же я больше не смогу выносить эту пустую жизнь, я или тебя убью, или покончу с собой. И что тогда у тебя останется? Этот прекрасный дворец и женщины в гареме? Да смилостивится Господь над твоей душой, – прошептала Валентина.

* * *

Один день был похож на другой. Валентина вставала утром, и до вечера томительно тянулись бесконечно долгие часы. К ее удивлению, Паксон ничего от нее не требовал и не заходил к ней в покои, и эта перемена темноглазого владельца дворца пугала девушку еще больше, чем прежний облик самоуверенного и насмешливого молодого сарацина. Этот новый Паксон – спокойный, тактичный и внимательный – был ей незнаком.

Однажды вечером по окончанию трапезы султан низко поклонился ей и спокойно заговорил:

– Я отправляюсь на охоту. Вернусь через три дня. Говорю это лишь для того, чтобы ты не ждала меня к ужину. Бежать не вздумай!

Голос Валентины прозвучал безжизненно и равнодушно:

– Я ничего не обещаю, потому что ничем тебе не обязана и ничего не должна.

– И я тебе ничего не должен, – ответил Паксон.

– Ты должен заплатить мне за жизнь Менгиса. Этот долг останется за тобой до последнего твоего часа. Ты ненавидел своего брата. Ты всегда его ненавидел. Тем вечером в горах я поняла это. Менгиса, может быть, ты и обманул, но меня обмануть не сможешь! Все эти разговоры о помощи христианам – лишь прикрытие, и приезжал ты к Менгису, чтобы обманом заставить его спуститься с горы и убить! Но ловушка не захлопнулась, и тогда ты схватил меня в надежде, что он придет мне на помощь. Ты знал, что когда шейх аль-Джебал покинет Аламут, он лишится трона и федаины станут служить новому Старцу Гор, а ты останешься с ним один на один! Так ведь, Паксон? Ответь мне, будь ты трижды проклят! Признай, что мои слова – чистая правда! Или ты промолчишь? Так я и думала! Что же, я сама отвечу за тебя!

Ты был законным наследником Джакарда, а Менгис – всего лишь незаконнорожденным сыном, но получил от отца то, чего ты хотел больше всего на свете – Аламут, безграничную власть, преданность федаинов! Ты хотел все это себе! Ты всегда хотел иметь то, что принадлежало Менгису. И потому ты убил его – из ненависти. Но теперь у тебя ничего нет! Менгис мертв, в Аламуте на троне сидит новый хозяин горы и мира, а тебе никогда так и не стать шейхом аль-Джебалом. Ты держишь меня пленницей в своем дворце, изнасиловав мое тело, но сердцем и разумом я никогда не буду твоей. Никогда!

– Будь ты проклята! – воскликнул Паксон, бросившись на нее со сжатыми кулаками.

От удара в плечо Валентина отшатнулась.

– Слышать горькую правду всегда нелегко, – хрипло прошептала она. – Живи с мыслью о всевластии Менгиса и в смерти. Он одержал над тобой победу! Живи, султан Джакарда!

Паксон бросился вон из комнаты, чувствуя, что еще пара слов этой женщины – и он ее убьет. Слова Валентины обожгли его проникновенной правдой. Черная пантера, доставленная из лагеря близ Напура, потерлась о ноги хозяина, скучая по охоте.

– Ну, верная подруга, – утешил ее Паксон. – Ты уже не сердишься, что на некоторое время я покидал тебя? Поверь, поле боя не самое лучшее место на свете, и кроме того, я рад, что ты не стала свидетельницей моего поражения.

Пантера снова потерлась о его ноги, вопросительно мигнув ярко-желтыми глазами.

Мужчина, лежавший ничком у стены внутреннего двора крепости Яффы, пошевелился, и в безмолвии пустыни послышался тихий стон. От страшной боли у него раскалывалась голова. Он ударил кулаком по песку, и ему показалось, что где-то раздаются голоса, но невыносимая боль не позволяла шевельнуться.