Ночные грехи - Тэми Хоуг

— Возможно, — задумчиво протянула Меган, напоминая себе зайти в больницу Оленьего Озера, чтобы самой выяснить мнение сотрудников.

— Что касается клиентов Пола, то там есть несколько, которые каждый год недовольны, что им приходится платить налоги, но вряд ли они сделали бы такое.

— Он не проводил каких-нибудь проверок, которые плохо закончились для клиента? По его милости никого не посадили в тюрьму? Или что-нибудь подобное?

— Нет. — Ханна поднялась из кресла, из-за нервного напряжения она не могла усидеть на месте больше, чем несколько минут, независимо от усталости. — Я хочу приготовить чай. Вы не выпьете со мной? Так холодно.

А Джош где-то там без куртки…

За большим венецианским окном наступала ночь, холодная и черная, как кузнечная наковальня.

— Вы думаете, он жив? — прошептала Ханна, глядя в темноту, в которой восемь долгих дней назад исчез Джош.

Меган поднялась, подошла и встала рядом. Немногим более недели назад все в городе сказали бы, что у Ханны есть все — карьера, семья, дом на берегу озера. Половина города смотрела на нее как на символ современной женственности. Теперь она была просто женщиной, убитой горем, уязвимой, цепляющейся за ниточку надежды, столь же тонкую, как волосок.

— Он жив, пока кто-то не докажет мне обратное, — сказала Меган. — Я верю в это. И в это должны верить и вы тоже.

Дверь кабинета Пола распахнулась. Он промчался, как ураган, и выбежал из дома через дверь, ведущую в гараж. Митч появился в дверях кабинета с выражением крайней степени усталости на мрачном лице.

— Я просто не знаю, как достучаться до него, — проворчал он, входя в гостиную.

— Так же, как и я, — призналась Ханна. — Не организовать ли нам группу поддержки?

Митч с трудом улыбнулся, давая понять, что оценил ее чувство юмора. Он взял ее руки в свои и нежно сжал их. Ее пальцы были холодными, как смерть.

— Извини, Ханна. Извини за все. Мне хотелось бы сделать гораздо больше, чем я смог.

— Я знаю, что вы, ребята, делаете все, что можете. Это не ваша вина.

— Но и не ваша тоже. — Митч отпустил ее руки и крепко обнял за плечи. — Держись, милая.

Ханна проводила их до дверей и смотрела, как они вышли в холодную ночь. Возвращаясь назад через гостиную, она на мгновение замерла и прислушалась к тишине. Их «наблюдатель», как она называла агента, дежурившего у них в доме, ушел пообедать, когда приехали Митч и Меган, и должен был вернуться. Но она попросила, чтобы никто из соседей и незнакомых людей, присылаемых к ней организацией пропавших детей, не приходил, и получила временную передышку от посторонних людей. В доме было тихо, спокойно, и напряжение упало.

Ханна задумалась, куда исчез Пол и сколько у нее есть времени, пока он не вернется и не возобновятся военные действия. Интересно бы знать, сколько времени потребуется, чтобы исчезло возникшее между ними отчуждение. Неделя, месяц, год? И вернется ли Джош назад, прежде чем это произойдет? И хочет ли она вообще, чтобы их отношения исцелились?

Ханна мысленно представила куртку Джоша, валяющуюся в зарослях камыша в заливе Райана.

Когда страх, ужас и чувство вины закрутились в очередном цикле внутри ее, она бросилась к лестнице, ведущей наверх к спальне Лили. Как всегда, с Лили она почувствует хоть какое-то облегчение; малышка отдаст ей свою любовь безоговорочо, не задавая никаких вопросов.

Звук низкого, мягкого голоса в комнате Лили заставил Ханну ускорить шаги. Дверь в спальню была приоткрыта, мягкий, словно лунный, свет выплескивался на ковер. Она заглянула в щелку и увидела отца Тома. Он сидел в старом белом плетеном кресле-качалке с Лили на коленях. Том обхватил девочку рукой, в которой держал сборник рассказов, и увлеченно читал их ей вслух.

Любой посторонний предположил бы, что это отец и дочь. Том в трикотажной рубашке и мятых вельветовых брюках. Свет от лампы отражается искорками-звездочками от золотой оправы его очков. Лили в фиолетовых домашних тапочках из овечьей шерсти, с розовыми щечками и огромными глазами, с полуприкрытыми веками, сонная и довольная, слушает приключения Винни-Пуха и его приятелей.

Что-то шевельнулось внутри Ханны. Она не посмела бы сказать, что именно. Чувство пришло с привкусом разочарования и стыда.

Она проскользнула в комнату прежде, чем чувство могло бы заставить ее повернуть обратно. Том был другом, и она нуждалась в друге, который был всем для нее, и все, что было до этого, не порождало никаких осложнений и не вызывало сожаления. Он закончил рассказ, закрыл книгу, и они оба выжидательно посмотрели на нее.

— Привет, мама, — сказала Лили, приветливо кивая головкой.

— Привет, букашка. Все ушли. — Она наклонилась, чтобы взять дочь на руки. Лили прижалась к матери и положила голову ей на плечо.

— Пол тоже? — спросил Том, удивленно приподняв брови. Он встал и предпринял неуверенную попытку разгладить морщинки на брюках.

— Я не знаю, куда он поехал. — Ханна отвернулась, не желая видеть сочувствие в его глазах. Она уже устала от людей, чувствующих жалость к ней.

— Я слышал ссору, — сказал он мягко. — Я уверен, что он не хотел этого. Он просто вспылил. Конечно, от этого не легче, я понимаю.

Она покачала головой.

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет, — настаивал Том. — Он должен бы понять, что это не твоя вина, или, если не в состоянии сделать это, простить, по крайней мере.

— Почему Пол должен простить, если я сама не могу простить себя?

— Ханна…

— Это правда, — сказала она, беспокойно расхаживая по уютной спальне с ее мягкими розовыми стенами и рисунками из волшебного мира Беатрикс Поттер. — Я вновь пережила это ночью тысячу раз. Виновата я или не виновата, все сводится к одному и тому же: я — мать Джоша. Он доверял мне, а я подвела его. Я не знаю, должен ли кто-нибудь простить мне этот грех.

— Бог простит.

Заявление было настолько бесхитростным, что оно поразило Ханну почти детской искренностью веры. Она повернулась к нему с желанием задать один вопрос, хотя была почти уверена, что он не сможет этого сделать.

— Тогда почему Он продолжает наказывать меня таким образом? — спросила она, чувствуя, как боль нарастает в ней. — Что я сделала, чем я заслужила это? Что сделал Джош или Пол? Я не понимаю.

— Я не знаю, — хрипло прошептал Маккой.

Он не понимал, так же как и она, возможно, даже больше. Это был его грех, как он полагал, один из многих. Он не верил, что Бог знает лучшее. Как такое могло быть лучшим для кого-либо? Почему Ханна должна страдать, когда она сделала так много хорошего огромному количеству людей? Он не мог понять или принять это или уберечь себя от чувства гнева по отношению к Богу, которому он посвятил свою собственную жизнь. Он чувствовал, что его предали, так же, как и Ханна чувствовала то же. И он чувствовал себя виноватым из-за этого предательства и сердился на чувство вины. Он бунтовал против правил, ограничивающих его позицию, идущих в разрез с его точкой зрения, и в то же время боялся, к чему могут привести такие мысли. Душевное волнение охватило его и, как по спирали, то возрастало, то падало вниз.