Мистер Капоне - Роберт Дж. Шёнберг

Капоне проводил Элеонору до ворот, которые охраняли семь или восемь аккуратно одетых молодых людей спортивного вида. Было заметно, что они постоянно находятся настороже.

– До свидания, мистер Капоне, желаю удачи. – Элеонора пожала ему руку и завела мотор. В последних словах она была совершенно искренна.

Как неоднократно было замечено, женщины испытывают особую симпатию к бандитам. Если не понимаете, почему, обратитесь к доктору Фрейду.

Судебное слушание по давнему федеральному обвинению Капоне в неуважении к суду было назначено в Чикаго на 25 февраля 1931 года. Капоне отправился в Чикаго на четыре дня раньше, чтобы организовать ход выборов в пользу Большого Билла Томпсона против судьи Лейла перед праймеризом 24 февраля. Капоне по-прежнему старался избежать ордера за бродяжничество. Во время кампании Томпсон назвал Лейла «самым чокнутым судьей». Лейл не остался в долгу, обозвав Томпсона «рыдающим бегемотом из джунглей». С помощью Капоне победоносный бегемот получил 296 242 голоса против 228 401 голоса Лейла. «Лейл попытался устроить мне проблемы, – заметил Капоне, – но общество сказало свое слово». Теперь не имело значения, выполнила бы полиция заказ по ордеру Лейла.

На суд Капоне явился в роскошном синем костюме, дополненном белым шелковым платком, короткими серыми гетрами и платиновыми часами с цепочкой. Одна из газет с сарказмом написала, что сотрудники суда, полицейские, а особенно толпы восторженных поклонников смотрели на эту показную роскошь как на должный имидж самого крутого парня города Чикаго. Капоне разглядывал зал, впечатленный белым мрамором, тускло-золотым потолком и преамбулой Конституции над входом. Судья Уилкерсон рассматривал дело без присутствия присяжных. Перед началом суда Капоне беседовал с прессой.

Нет, он не вернется во Флориду, там сейчас слишком плохая погода. Нет, он не будет писать автобиографию – последнее предложение составляло два миллиона долларов, но его это не искушает: «Я не собираюсь заниматься литературным бизнесом, это отберет работу у других пишущих парней». Да, он прочитал одну книгу и не узнал себя: «Думаю, смог бы написать лучше, но это не мой профиль». Нет, он не будет сниматься в кино: «Я не Мэри Пикфорд».

Основной вопрос был в установлении факта болезни Капоне, 12 марта 1929 года, когда он должен был предстать перед коллегией присяжных в день начала судебного процесса. Полицейские Хайалии дали показания, что видели Капоне на скачках 17 января; другие записи и показания свидетельствовали о путешествии на Багамы в начале февраля; стенографист Рут Гаскин отметил, что в день бойни 14 февраля Капоне был совершенно здоров.

Во время перерыва полицейские наконец получили возможность исполнить ордер судьи Лейла на арест за бродяжничество.

К этому времени ордер превратился в потрепанную мятую бумажку, прошедшую через много рук. Два сержанта отвели Капоне в детективное бюро, где шеф детективов угощал его кофе и бутербродами, а Капоне развлекал начальника рассказами, что зарабатывает на жизнь недвижимостью. Судья Фрэнк М. Пэддэн назначил Капоне залог в $10 000 и продлил слушание на неделю. Адвокат Капоне оформил закладные и документы о владении собственностью общей стоимостью $80 000, что было общепринятым трюком большинства бродяг, подобных Капоне. Полиция поспешила вернуть подсудимого в зал федерального суда к окончанию перерыва в половине второго.

Весь день Капоне выслушивал показания свидетелей о своем прекрасном состоянии здоровья в феврале и марте. После слушания полиция сопроводила его обратно в гостиницу Lexington. «Мы не хотим, чтобы Капоне убили в Чикаго», – пояснил глава полиции Алькок. Когда такси, в котором ехал Капоне, остановилось на светофоре, к нему подошел смуглый мужчина. Из едущего следом патрульного автомобиля мгновенно выскочил лейтенант и скрутил нападающего. «Я простой коммивояжер!» – скулил испуганный жулик.

– Вы не можете быть бродягой, – сказал кто-то, обращаясь к Капоне, явившемуся на второе слушание в дорогом сером костюме, – у вас два костюма.

– Я покупаю один в день, – отозвался Капоне.

В дело вступила защита. Молодой, тучный, жалкий на вид доктор Филлипс совершенно растерялся во время перекрестного допроса главного правительственного следователя Джейкоба Гроссмана. Ему пришлось признаться, что заявления из аффидевита, объясняющие неявку Капоне в суд, являются ложными. На самом деле у него не было профессиональной практики в Чикаго на протяжении четырех лет; он работал только год, в должности стажера. На самом деле Капоне провел в постели не шесть недель, как говорилось в аффидевите врача, а две или три недели. Он объяснил, что заявления носили «условный характер».

13 января 1929 года Филлипс позвонил семейному доктору Капоне Дэвиду Оменсу, подчеркнув, что болезнь не слишком серьезная. Как это согласовывалось с показаниями, данными под присягой? «Я не хотел, чтобы доктор Оменс звонил и тревожил семью». Со слов Филлипса получалось, что он находился в офисе, а о состоянии здоровья Капоне ему продиктовал по телефону адвокат из Майами Джон Стоукс. Филлипс не вслушивался, что говорил Стоукс, и невнимательно читал документ перед тем, как подписать. «Я пробежал его глазами, о чем теперь очень сожалею».

Ральф Капоне, брат Аль Капоне, и миссис Капоне, мать обоих мужчин, в Лос-Анджелесе, по пути в Федеральную тюрьму «Терминал Айленд», куда они отправились навестить Аль Капоне. Март 1939 года.

Энн Пэган, приходящая медсестра Капоне, и ее коллега Нора Хокинс, ночная медсестра, справились намного лучше. Обе проявили глубокий профессионализм, и перекрестный допрос не сбил их с толку. Из показаний следовало, что Капоне действительно был очень болен в течение двух недель в середине января. Некомпетентность доктора Филлипса выражалась в приверженности к лечению домашними средствами. Капоне обкладывали горчичниками, пока на коже не осталось живого места. По ночам его беспокоили сильные боли в груди, а температура поднималась до 104 градусов[200] по Фаренгейту. «Он сильно кашлял и не мог пошевелить головой». В любом случае, пока они дежурили, о посещении ипподрома не могло быть и речи.

Сказанное медсестрами частично противоречило предмету судебного преследования, но защита не смогла опровергнуть остальные свидетельские показания. Капоне заявил прессе, что сам будет последним свидетелем. Это было глупой бравадой – Капоне не осмелился бы подвергнуться перекрестному допросу. Защита успокоилась.

После обвинительной речи прокурора Гроссмана судья Уилкерсон заметил, что точная дата прогулок Капоне в Хайалию мало что меняет. Если Капоне чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы отправиться на Бимини 2 февраля, то, вне всякого сомнения, был здоров 5 марта, когда Филлипс подписал свидетельство о возврате повестки в коллегию присяжных.

Адвокаты Капоне делали все возможное. Бен Эпштейн утверждал, что коллегии присяжных не требовалось присутствие его подзащитного: после появления на слушаниях Капоне не трогали целую неделю.