Загадка Эдгара По - Эндрю Тэйлор

Кухня и гостиная были единственными мало-мальски обжитыми комнатами. Остальная часть дома пребывала в упадке: сгнившие половые доски в птичьем помете, штукатурка отслаивается от стен, а в самой большой комнате наверху кое-где не было потолка — крыша местами провалилась, открывая вид на голубое небо. В одном из амбаров стояли три гроба, во втором — двуколка, а в конюшне по соседству ждали лошади.

Карсуолл был очень тяжелым — далеко не унесешь. Мы с Мэри-Энн оттащили его от печи. Я расстегнул пуговицы на бриджах, ослабил шейный платок и связал ему большие пальцы на случай, если старик притворяется, после чего мы накрыли его попоной, найденной на конюшне. Среди содержимого его карманов нашлись записная книжка и карандаш. Мэри-Энн вырвала несколько листков и вместе с карандашом сунула их в карман платья.

Даже тогда я уже осознал, что она стала совсем другим человеком. Это было очевидно не только по тому, как она себя вела, — я и сам относился к ней иначе. Пока она могла выражать свои мысли исключительно птичьим щебетом и примитивным языком жестов, я неосознанно обращался с нею как со слабоумной, словно ее немота была обусловлена умственной неполноценностью. Но теперь Мэри обрела голос, и я понял, что скорее неполноценен я сам, а не немая девушка.

Я сел за столом на кухне и написал записку мистеру Ноаку, лаконично изложив наше положение и попросив у него содействия и совета. Я помог Мэри-Энн запрячь лошадь в двуколку и наблюдал, как она выехала за пределы двора.

Я вернулся в гостиную и бросил еще одно полено в печь. Карсуолл тяжело дышал. Он по-прежнему лежал с открытыми глазами. Время от времени его губы подрагивали, но старик не мог произнести ни слова. Среди его пожитков, сваленных в кучу, нашелся портсигар. Я вытащил сигару и зажег ее угольком.

Я наклонился и разжал судорожно сведенные пальцы старика, все еще сжимавшие часы Бреге, словно время было последним, что он мог выпустить из рук. Его взгляд следил за каждым моим движением. Я приложил часы к уху Карсуолла и нажал на кнопку репетира — раздался еле слышный звон.

— Ayez peur, — сказал я вслух и посмотрел в полное угасшее лицо. — Вы меня слышите, сэр? Слышите звон часов?

Ответа не последовало. Его разум находился в плену; как и у Мэри-Энн, но в отличие от нее старик не мог даже написать на пепле. Я закрыл часы и сунул Карсуоллу в жилетный карман. Я оставил его считать минуты, часы, дни, а сам вернулся в кухню и постучал по крышке люка.

— Мистер Иверсен? Вы там?

— Разумеется, я здесь, сударь, хоть и не слышу вас так ясно, как хотелось бы. Если бы вы были так добры и чуть-чуть приоткрыли…

— Думаю, это невозможно.

— В этом деле слишком часто возникало недопонимание, — жалобно сказал мистер Иверсен. — Одно недопонимание громоздилось на другое, словно Пелион на Оссу, как у Гомера…

— Вы меня премного обяжете, если объясните, в чем же заключается недопонимание.

— Ах да, мистер Шилд… но помогу ли я тем самым себе? В идеальном обществе все граждане были бы честными и открытыми, но, увы, мы живем не в Утопии. Тем не менее я сделаю все возможное. Я — воплощенная искренность.

— Насколько я понимаю, вы отдали попугая мистеру Карсуоллу?

— Да. Мальчику ужасно хотелось птичку, как сказал мистер Карсуолл, говорящую птичку, и я был счастлив оказать ему любезность. Мне нравится делать людям приятное.

Я выпустил струйку дыма. Именно в этот момент пред моими глазами сверкнула ослепительная вспышка. Помню, ребенком я мог несколько минут, а то и часов, ломать голову над отрывком, который учитель задал перевести, а потом на меня неожиданно нисходило озарение, и я видел нить смысла в тексте, следовал за нею и через миг понимал, о чем идет речь. Так и сейчас: разгадка всего этого запутанного дела состояла в том, что попугая, говорившего по-французски, и редкий образец digitus mortuus отделял лишь один крохотный шажок. Разве из этого простого замечания не следовало, что мистер Иверсен услужил не только мистеру Карсуоллу, но и мистеру Франту?

— Уж не табаком ли это пахнет? — подал голос мистер Иверсен.

Если палец, найденный мною в сумке, был отделен от забальзамированного тела мистера Иверсена-старшего, то нет причин полагать что труп, виденный мною на Веллингтон-террас, принадлежит не Генри Франту, а кому-то другому. В таком случае от путаницы и неопределенности выигрывал только один человек.

Любой актёр знает, что мы редко запоминаем лица тех, с кем сталкивает нас судьба. Мы помним отличительные детали и мелочи. Например, мы не помним человека в лицо, зато в голове возникает картинка — спутанная борода и очки с синими стёклами или инвалидное кресло и расшитое магическими символами одеяние. Я мысленно снял с картинки верхний слой и сосредоточился на сути.

— Полагаю, сэр, — сказал я дрожащим голосом, — я имею честь разговаривать не только с мистером Иверсеном-младшим, но и с мистером Дэвидом По?

Я напряг слух, ожидая ответа. Шли секунды. Потом я наконец услышал приглушенный смешок.

В то утро я так и не узнал всей правды о Дэвиде По, приехавшем из Балтимора, штат Мэриленд, и мистере Иверсене-младшем, жившем на Куин-стрит в Семи Циферблатах. Но думаю, всей правды не узнает никто и никогда. Да, возможно, природа и создала мистера По чистосердечным, но жизнь научила его лукавить.

— Что в имени тебе моем? А, мистер Шилд? Время сейчас не на нашей стороне, так давайте же не будем отвлекаться на пустяки. У меня в записной книжке документ, который…

— Но вы ведь По, да? Отец Эдгара?

— Не стану отрицать. И впрямь, вы же видели мальчика, и вряд ли во всем христианском мире кто-то из отцов гордиться сыном сильнее, чем я. Не хотелось бы показаться занудой, но…

— Мистер По, — перебил я, — даже если Мэри-Энн не встретит на пути препятствий, мы сможем наслаждаться кампанией друг друга несколько часов. Думаю, вы могли бы поведать свою историю, все равно больше заняться нечем.

— Но я должен рассказать вам о том документе, который я упомянул.

— Документ подождёт, а моё любопытство ждать не может.

Я сидел подле люка и курил — никогда прежде вкус сигары не был так сладок. А снизу до меня доносился зычный тягучий голос Дэвида По. Он говорил то с ирландским акцентом, то с американским, то изъяснялся культурным слогом джентльмена, то кокни, то шептал, то громко, с пафосом, ораторствовал. В основном из его рассказа, а позднее и из замечаний других людей, мне удалось, наконец, нарисовать более или менее точную картину его жизни, хотя никоим образом не исчерпывающую. Совершенно очевидно, что он безнравственный и порочный человек, которому всё равно, как низко нужно пасть для достижения своей цели. Но мы все не без греха. Как и все остальные, Дэвид По соткан из разных лоскутков, и некоторые из них хорошо сочетались с соседними, а иные — нет.

Да, он был жесток, вёл разгульный образ жизни и часто прикладывался к бутылке. Полагаю, По не гнушался и убийствами, хотя и божился, что в случае с Генри Франтом это было самозащитой, и возможно в подобном оправдании есть доля истины. Смерть миссис Джонсон По объяснил трагической случайностью, но в это объяснение мне верилось с трудом.