Махавира - Александр Поехавший

как художественную, так и обучающую литературу. Этот язык, как и французский стал мерзопакостным. Люди, которые из кожи вон лезли, рвались его освоить, чтобы стать успешными и общаться со всем бренным миром… Сраные артикли, я никогда их не употреблял. И специально произносил четвёртую с конца алфавита букву как русскую Вэ, если она стояла вначале слова. Джим насмехался надо мной. Саденли самтын хас хапент ту ми эз ай воз хавин май кап аф ти.

Приехала итальянка, офигенная. Похожа на Монику Белуччи, но похудее. Я её прозвал Эсмеральдой. Она приходила на ужин в багровом платье.

Подобралась отличная компания из гостей: эта итальянка, очень приятная бельгийка-женщина лет под сорок, две австралийки — мать с дочерью. Хозяин пригласил своего друга, турецкого музыканта. Тот поиграл на народной балалайке и задушевно попел. Я уже хорошо познакомился с этой Эсмеральдой, много лишнего рассказал о себе. С красивой девушкой даже у Тиртханкары случались завихрения. Но Джим уже успел с ней покорить ту самую гору, съездил с ней к какому-то древнему кочевому племени, что проезжали мимо Эгирдира.

В тот самый творческий вечер турецкий музыкант закончил небольшой концерт. Все заскучали, я предложил поиграть на укулеле те самые пять песен. Хмельная итальянка временно осталась довольна моим выступлением, бельгийка даже обняла меня. Но никакого продолжения не было. Я ускользнул в свои покои.

Через некоторое время вернулся Джим. Он доложил мне, что Эсмеральда настойчиво приглашала его скоротать с ней райскую ночь. Она снимала одноместный номер. Он неожиданно отказал ей. Меня садануло вдвойне. Я чистосердечно признался Джиму каким я был в плане сексуальности на что тот презрительно поморщился и высказал, что всё это потому, что моя мать родила меня через жопу.

Чёрные итальянки уезжали, приезжали рыжие француженки, огненные франки уезжали, приезжали белые исландки… А я всего лишь подходил и спрашивал, что они хотели бы умять. Джим продолжал зависать над сидящими за столиками гостями и убедительно напоминать кто он был и откуда. Хозяин очень любил американца за его болтливость и конечно же нативинглиш. Я же наоборот всё более умолкал и сникал на фоне такого супергероя из самой Калифорнии. Все прекрасно знали, сколько раз там спасали не только планету, но и всю расширяющуюся вселенную. Все любили весёлого, энергичного и никогда не унывающего Джима.

На третьей неделе к нам присоединилась кареглазая блондинка, молодая девушка из Вены. Её заселили в отдельную комнату. Она была хорошей девчонкой, старалась помогать нам во всём. Я с ней мыл посуду по утрам после завтрака, чтобы помочь молодым пацанам постоянным работникам. Она общалась со мной и Джимом на равных, дружески и до самого конца удерживала расстояние.

Один из двух мальчиков на побегушках, что получали зарплату был геем. У него всё было написано на лице. Я с Джимом ни с тем, ни с другим почти не разговаривали, ибо они практически не владели английским. Этот тип нетрадиционной сексуальной ориентации решил меня испытать. Этот утырок сел слева от меня на диван, где мы с Джимом всегда плотно завтракали. Он положил мне на колено руку и не убирал, сидел, усмехался. Это заметил отец хозяина, дед, что усиленно молился в мечети каждый день. Я сидел неподвижно, не дёргался и не реагировал. Дед как заорал на него, тот убрал руку.

Через некоторое время, видимо, хозяин прознал про этот курьёзный инцидент, ибо этот парень жалостно просил у меня прощения. Что их всех так ко мне тянуло известно лишь Махавире. И когда он извинялся мне так стало что-то уморительно, потому что я ни с того ни с сего вообразил, как сенсационно стал иконой ЛГБТ движения с радужным флагом в руке и в окружении всех этих мужчин, что проявляли ко мне сексуальный интерес. Я как бы шёл во главе парада, а все те девушки, с кем ничего не вышло стояли с оренбургскими платками и горестно обливались слезами. Потом резко опомнился, ибо всё к этому и шло. Всю жизнь хотел девушек, пусть и не так, как все, а в результате всё равно стал пидором.

Частенько купался в гладком озере, вода пресная и тёплая. Гонял уточек, им было лень взлетать, они до талого гребли подальше. На берег постоянно приходил блаженный мужик, собиратель совместных фоток с иностранцами. Он уже щёлкнулся с австрийкой, со многими гостями, что притаскивались на пляж. Дошла очередь и до меня. Этот мужик позвал меня в гости. Я решил ради любопытства согласиться и посмотреть, что будет. По дороге он купил батон в хлебном ларьке. Мы зашли в мелкую комнатушку. Повсюду валялась одежда и выпуклый старинный телевизор с видеомагнитофоном на столе. Он вытащил альбомы с распечатанными снимками. Этот человек сфотографировался с сотней людей. Я перелистывал и разглядывал их лица.

Этот человек предлагал мне хлеб с мёдом, но у меня аллергия на эту слащавую хрень. Когда он вытащил видеокассету, на обложке которой были изображены сношающиеся люди стало всё понятно, что пора сваливать. Трудно было себе представить, невозможно было вообразить, до какой степени отсталым или просто кретином мог ещё быть человек в двадцать первом веке, чтобы пригласить к себе домой гостя и сходу показывать ему порево. Он, видимо, возбудился, когда я сидел рядом. На гея он был не похож, одному Аллаху было известно, что у него варилось в голове. Как правило именно такие на людях показывали из себя особо религиозных. Такими были и так называемые приличные девочки недотроги: в обществе они благородные и целомудренные монашки, а наедине — член из жопы подольше не извлекай.

Братская Турция подходила к концу. Все любили Джима. Я даже не зашёл к владельцу, чтобы попрощаться с ним и его семейкой. За весь месяц он не задал мне ни одного вопроса не по волонтёрской деятельности. Насколько я отсутствовал и был незначителен и пустячен. Принёс, подал, убрал, ушёл к себе.

Вылет был из Анталии поздним утром. Я ехал на автобусе и вечером приехал. На душе было очень хорошо и свободно. Не зная чем заняться, я решил полазить по городу, а к поздней ночи притащиться в аэропорт пешедралом.

Не зря это место именовали турецким Сочи. Во всех торговых центрах всё по-русски и разговаривали все вокруг на нём. За два месяца молчания чуть-чуть побеседовал с одной продавщицей, чтобы вспомнить. На останки местной валюты купил несколько пачек сока, мороженое и прочую нездоровую шнягу.

За забором в одном из гостиниц бегали курочки, гуси и уточки. Завис