Маг целитель - Кристофер Сташеф

— Гремлин! — вырвалось у меня. Ведь именно ему, нашему приятелю-виртуозу, удавалось делать так, что вещи вдруг брали и ломались в самый что ни на есть критический момент. Следовало признать, что у него это получалось куда вернее, чем у сложнейших технических устройств. Ведь чем сложнее устройство, тем более высока вероятность, что оно сломается. Гремлин же превосходно обходился тем, что у него было под рукой.

Но вот зрелище битвы померкло, и мы увидели на поверхности зеркала вод другую армию. Тут солдаты бились между собой. По полю битвы носился конный рыцарь. Он орудовал булавой и пытался разнять дерущихся. Но вот его конь споткнулся, и рыцарь упал прямо в самую гущу сражавшихся. Изображение наплывало, становилось крупнее, уходило за края маленького озерка. Наконец я разглядел перевернутый котелок рядом с потухшим походным костром. Котелок был пуст. А потом снова появились сражающиеся воины, и изображение стало мельчать, и в конце концов мы видели поле битвы как бы с высоты птичьего полета. Неожиданно сражающиеся словно бы рванулись куда-то сквозь меня, изображение снова разрослось, и перед моими глазами предстали три крестьянские телеги, нагруженные сеном. Видимо, квартирмейстер нарушил приказ и прислал корм для лошадей вместо еды для людей, и воины голодали.

— Гремлин! — прошептал Жильбер.

— Не исключено, — согласился я. — Однако он действует согласно советам большого специалиста.

И это зрелище затуманилось и растаяло, а его место заняла другая картина. Крестьянин в зеленой куртке, желтых штанах и высоком колпаке переходил от двери к двери. Он выглядел крайне смущенно, а занимался тем, что вынимал из мешка золотые монеты и раздавал их крестьянам. Они, получая монеты, изумленно пялились на них, не веря собственным глазам, потом расплывались в улыбке и принимались благодарить крестьянина в желтой куртке, а тот уже спешил к следующему дому.

— Это же сборщик податей, — нахмурясь, проговорил Жильбер. — Но почему он раздает деньги, вместо того чтобы их собирать?

И озеро его словно бы услыхало. Вода помутнела, потом опять стала прозрачной, и мы увидели большую комнату. Вид нам открывался так, будто бы мы находились в ее верхнем углу. Множество богато одетых людей сгрудились около пяти-шести столов, на которых лежали счеты. Шума мы не слышали, но, если судить по тому, как люди размахивали руками, можно было представить, какой там стоял гомон. Все выглядело точь-в-точь как в телевизионных кадрах, заснятых на нью-йоркской товарной бирже незадолго до окончания не слишком удачных торгов.

— Это казначейство, — пробормотал брат Игнатий. Казначейство. Понятно. Здесь считали деньги. Эти люди были чиновниками.

— А о чем они спорят?

Можно было бы и не спрашивать. Уже задавая вопрос, я знал на него ответ. Они обвиняли друг друга и, конечно, пытались каждый свалить вину на соседа.

А озеро меня будто бы услышало: словно желая ответить на мой вопрос, оно взяло и показало крупным планом большой стол посреди комнаты. На этом столе счетов не было. За этим столом сидел мужчина с массивной золотой цепью на груди, который что-то яростно черкал на кусках пергамента. Эти куски у него услужливо выхватывали нетерпеливо ожидавшие своей очереди мальчишки и бегом тащили их к счетоводам, продираясь сквозь толпу ожесточенно спорящих чиновников. Счетоводы же упрямо сидели за столами и щелкали костяшками счетов. И как только один из мальчишек поднес одному из счетоводов кусок пергамента, озеро тут же показало нам его крупным планом. Там было написано: «Взять по два пенни с каждого крестьянина». Но прямо у нас на глазах слова «Взять» и «по» расплылись и вместо них появились другие. В конце концов распоряжение стало выглядеть так: «Выдать по два пенни каждому крестьянину».

— Что это за заклинание такое? — ошарашенно вымолвил Фриссон.

— Это все Гремлин, — ответил я. — Хотя я не сомневаюсь, что руководит им не кто иной, как наш приятель Крысолов.

Картина подернулась рябью и исчезла, и на ее месте тут же появилась другая. Она напоминала самую первую, вот только досок на столах не было, и толпившиеся одеты были более ярко и богато, на большинстве — дублеты и облегающие штаны. Кроме того, на нескольких я разглядел мужские сорочки — они белели под куртками.

— Это место, откуда командуют армией, — воскликнул Жильбер, не отрывая от озера пристального взгляда.

— И судя по одежде, это верховное командование, — добавил я. — Похоже, что это просто-таки в соседней комнате.

— Это в замке королевы, — пробормотал Игнатий. Жильбер нахмурился.

— Как это? Рыцари и лорды сидят и пишут на пергаменте?

— Это называется централизованным командованием, — объяснил я. — Они пишут свои приказы, а курьеры разносят их полевым генералам.

— Они боятся, как бы поле боя не оказалось у них в штабе, — брезгливо пробурчал Жильбер. — Видимо, это может произойти очень скоро, иначе они не вырядились бы в доспехи.

Я надеялся, что он прав. Какой-то генерал закончил что-то диктовать писарю. Тот посыпал пергамент песком, потом стряхнул песок, убедился, что чернила высохли, и отдал пергамент курьеру, который бегом бросился к двери, на ходу убирая пергамент в сумку. Однако озеро успело увеличить изображение, а мы успели прочитать: «Набрать по пять крестьян-мужчин из каждой деревни». Не успели мы и глазом моргнуть, как приказ изменился: «Отпустить по пять крестьян-мужчин в каждую деревню». Затем приказ исчез в сумке у курьера, и картина на поверхности воды снова сменилась. Мы смотрели сверху на длинную грязную дорогу, по которой плелись десятка два воинов с пиками на плече. Они смеялись и хлопали друг дружку по спине.

— Их отпустили домой из армии? — воскликнул Жильбер. — Во время войны?

— Похоже, королева Сюэтэ совершила грубую ошибку, превратив своих вояк в бюрократов, — сказал я. — Тем самым она сделала их легкой добычей для Гремлина — ну, и для Крысолова, конечно...

— Крысолов? Неужели этот чиновник с нежными ручками может чем-то повредить рыцарям на поле боя?

— Не на поле боя, — поправил я. — Только на пути к нему.

Зеркало вод вновь подернулось рябью. Перед нами предстала комната с задрапированными стенами. Богато одетый человек восседал за столом, стоящим на возвышении. Перед ним сгорбился сильно избитый мужчина в лохмотьях и кандалах. По обе стороны от него переминались весьма упитанные мужики в коричнево-зеленой форме.

— Лесничие, — прошептал Жильбер. — И магистрат графства.

— Это суд? — поинтересовался я.

— Рыцарский суд, быть может, — отозвался сквайр. — Хотя простой рыцарь вряд ли может править суд.

— Но на самом деле там именно судят, — сказал я. Мне было ужасно жаль беднягу, стоявшего перед скамьей подсудимых. — Что он такого натворил, что его арестовали?

— Те двое по бокам от него — это лесничие, — ответил Фриссон. — Готов поклясться, этот крестьянин шастал по чужому лесу.

Прозвучало это так, словно он знал о таком по собственному опыту.