Голубятня на желтой поляне - Владислав Крапивин

Янка улыбнулся в темноте:

— Может, нам на Ваське покататься?

— На нём покатаешься. Так лягнёт, что не захочешь… Интересно, почему они с Листиком не пришли? Раньше каждый вечер прибегали…

— Может, костюм Ваське перешивают…

— Или обоих дома засадили за школьные приключения.

Янка сказал:

— Васька вчера опять у меня выпытывал: какой был папа Ерёма, и как мы жили раньше, и какой был "Курятник"… Для него, для Васьки, это такая давняя давность…

— Мне тоже иногда кажется, будто всё давно-давно было, — признался Гелька. — И иногда наоборот: будто вообще ничего по было.

— Ага! Кажется, что прибежишь на станцию, а там "Курятник", а в нём Ерёма, Глеб, Юрка…

— Зря начальник велел сломать вагон, — сказал Гелька. — Знаешь, Янка, я иногда думаю… Это, конечно, чушь, но бывает такая мысль: если бы "Курятник" остался, Юрка и Глеб скоро вернулись бы… По крайней мере, Юрка…

Гелька не знал, конечно, что Юрка хотел вернуться и не смог.

Когда тоска по Гельке, по Янке, по Старогорску вдруг сжала его и не пустила дальше, он виновато и быстро попрощался с Глебом. Скомканно сказал:

— Гелька думает, что я его бросил. Наверно, так нельзя…

И он пошёл назад.

Он шёл долго, но огни Старогорска, которые казались близкими, вдруг растаяли, и впереди, над пустым степным горизонтом, встал быстрый рассвет. Юрка оглянулся. Глеба сзади, конечно, не было. А впереди… Что было впереди?

Юрка постоял на шпалах. На прямом рельсовом пути посреди поля, где в траве начинали посвистывать птицы. Он был один и вполне мог заплакать от этого одиночества и от неизвестности. Но он не стал.

— Раньше надо было думать, — сказал он себе. — Теперь шагай.

Он поднял сухой стебель сорняка и, щёлкая им по рельсу, пошёл навстречу утреннему ветерку. И даже тихонько засвистел сквозь зубы. Он шагал быстро, и плетёный аксельбант барабанщика хлопал его по форменной рубашке…

В конце марта на теневых сторонах улиц ещё лежал грязный комковатый снег, а на солнечных пробивались у заборов зелёные кулачки лопухов и цвела мать-и-мачеха. И время от времени мелькали коричневые бабочки. Это, конечно, если погода была солнечная и безветренная.

Но сегодня солнца не было. С ночи небо затянули скучные облака. Они были серенькие, невзрачные, но от них веяло такой безысходностью, что хотелось лечь и закутаться с головой.

Занятия в классах шли кое-как, а после второго урока Яр велел распустить ребят. Он объявил, что весенние каникулы начинаются на два дня раньше. В другое время школа содрогнулась бы от радостных воплей, а нынче ребята разошлись тихие и насупленные — будто у каждого не меньше трёх двоек за четверть. Нет, кое-кто шутил, конечно, и баловался по дороге домой, но как-то нехотя, через силу…

Чита не подчинился директорскому приказу. Он не пустил домой подшефных третьеклассников. Он собрал их в спортзале, устроил им крепкую разминку с прыжками и упражнениями, а потом затеял состязания метателей мячика. Самая трудная задача была попасть сразу в три качающихся кольца…

Яр прислушивался к смеху и топоту третьеклассников со смесью удовольствия и тревоги. Чита, конечно, молодец. Но что будет дальше?

Неизвестность выматывает. Чувствуешь, как злые силы готовят удар, а какой он будет и как от него защититься — не имеешь понятия. К тому же эта сегодняшняя неизвестность смешивалась с другой — давней и постоянной: почти три месяца от ветерков не было вестей. Тик отводил глаза, будто он виноват. Яр тоже отводил глаза. Словно тоже был виноват — тем, что мучил Игнатика невысказанным вопросом: "Не вернулся ли Денёк?"

Впрочем, беспокойство беспокойством, а хлопотная директорская жизнь затягивала Яра с головой: планы занятий, совещание ореховских учителей и выборы единого школьного совета (наконец хоть какая-то власть!), грипп в первых классах, ремонт отопления. Да ещё уроки математики у шестиклассников и семиклассников…

Яр, хмурясь и тревожась, прошёл в левое крыло школьного здания — здесь было его жильё. Данка на кухне звякала тарелками, хотя он тысячу раз просил не соваться в его хозяйство. Во-первых, сам справится, не инвалид. Во-вторых, тётушки-учительницы и так шепчутся чёрт знает про что…

— Дарья, ну сколько раз я говорил…

— Помолчи уж, — отозвалась Данка. — Вечно сидите с Глебом до ночи, а стаканы вымыть не можете. — В последнее время она стала спокойно-дерзкой и очень независимой. "Ах, как быстро взрослеет девочка", — сказал однажды Глеб.

В комнате торчал, конечно, Алька. Он сидел у подоконника и смотрел на небо. Оглянулся на Яра. Тоскливо сказал:

— Гадость какая. Просто не могу…

— Что?

Алька кивнул на облака.

— Переживём, — сказал Яр.

Алька слабо улыбнулся, потом сообщил:

— Глеб приехал.

Глеб оказался в крошечной комнатушке, где стояла кровать Яра и громоздились по стенам книжные полки. Он сидел на кровати и меланхолично вставлял в барабан блестящего револьвера длинные, как сигареты, патроны.

— Ну что? — спросил Глеб, не поднимая головы.

— Что? — спросил Яр.

— Сволочная погода, — сказал Глеб. — Что-то они замышляют…

— Я распустил ребят, — сказал Яр. Подумал и добавил: — Чита мобилизовал своих пацанов.

— Чита — уникум, — веско проговорил Глеб. — Мне бы его в отряд сорок лет назад. Мы бы обязательно взорвали станцию Мост.

— Ты же отказался от терроризма, — напомнил Яр.

— Мы взорвали бы прежде, чем я отказался… Кстати, при чём здесь терроризм?

— Это я так… — Яр помотал головой. — Чёрт возьми, до чего же тошно… И Тик провалился куда-то. Пошёл провожать одноклассников, сказал, на пять минут, а сам…

— Я здесь, Яр, — сказал Игнатик. Он стоял в дверях.

— Уф… — Яр сел рядом с Глебом и откинулся к стене с картой Полуострова. — Что в городе, Тик?

— Пока ничего, — сказал Игнатик.

— Не нравится мне это "пока"…

— Мне тоже, — серьёзно ответил Игнатик. — Потихоньку собираются добровольные отряды милиции и спасатели. А что в них проку, если ими командуют т е, к о т о р ы е в е л я т…

— Ты уверен?

— Да, Яр, — сказал Игнатик.

У него из-под руки сунулся в комнату Алька. Печально спросил:

— Глеб, ты можешь выстрелить из форточки в небо?

— Естественно. А смысл?

— Может, в облаках появится дырка и пробьётся солнышко…

— Это идея, — сказал Глеб. Повернул барабан и с отчётливым щёлканьем взвёл курк.