Пятое сердце - Дэн Симмонс

– И что? Смог? – спросил Кларенс Кинг, который, очевидно, знал ответ и заранее широко улыбался.

Киплинг снова хохотнул. Джеймс подумал, что у него приятный смех, мужской, звучный. И Киплинг никогда не смеялся зло на чужой счет. Он сказал:

– В следующие несколько часов Теодор не только определил все кости до единой, но и разложил их по отдельным скелетам вымерших или существующих животных – только что проволокой не скрепил, – при этом без остановки объясняя, где эти животные жили, что ели, на кого охотились и как размножались.

– С тех самых пор Тедди – звезда клуба «Космос», – заметил Джон Хэй, словно не замечая, как скривился Рузвельт от своего детского имени.

Остальные, включая Генри Джеймса, принялись сыпать другими забавными житейскими анекдотами, но еще до того, как открыли четвертую бутылку, Киплинг попросил Рузвельта поделиться историей «про гризли в дакотском осиннике».

Рузвельт улыбнулся и начал рассказ. Он говорил сжато, тщательно дозируя подробности, однако история чрезвычайно позабавила Генри Джеймса. Огромный гризли был стар и близорук – почти слеп. Рузвельт, потерявший очки на спуске с крутого лесистого холма, тоже почти ничего не видел. Первым выстрелом он промахнулся.

– Я не попал медведю в сердце, зато попал в зад, – говорил Рузвельт, следуя первому правилу настоящего рассказчика: никогда не улыбаться собственным словам. – Медведь убежал в осинник, такой густой, что я почти не мог туда протиснуться. К тому же мне – особенно без очков – вовсе не хотелось протискиваться в лесок, где мы с мистером Гризли можем встретиться внезапно, до того, как я успею поднять ружье. А зверь был в то утро расположен отнюдь не благодушно…

Целый час Рузвельт пытался выманить медведя, потом все же залез в осинник, держа в зубах длинный нож и раздвигая деревца дулом винчестера. Представив эту картину, все за столом рассмеялись, и Джеймс вместе со всеми.

– Слепой выслеживал слепого, – сказал Рузвельт. – Однако в конечном счете медведь оказался более слепым. Или я – более удачливым.

Джеймсу понравилась история – он не сомневался, что она подлинная, – однако рассказ напомнил ему, что никто из них – ни Кинг, ни Рузвельт, ни он сам – не упомянул о попытке ограбления, которая произошла всего сорок минут назад. Генри Джеймс не знал, каков этикет в обсуждении уличных драк, – может, джентльмен не хвастается, если вышел победителем. А может, Кинг и Рузвельт оберегали его от смущения, в точности как уберегли от жестоких побоев, если не смерти, меньше чем часом раньше. Джеймс сделал мысленную заметку, что именно так должен вести себя его герой, если тому случится отправиться на обед к друзьям после сходного инцидента.

Впрочем, признался себе Джеймс, едва ли кому-нибудь из его персонажей выпадет попасть в сходную переделку.

Разговор переключился на недавние события, однако мысли Джеймса по-прежнему вращались вокруг дневных событий и абсолютной необходимости сообщить какому-нибудь ответственному лицу о планах Мориарти убить президента, устроить восстание анархистов и развязать массовые беспорядки.

Собравшиеся обсуждали финансы – и особенно давно предрекаемую, но никак не наступающую «Панику 93-го», – что дало Джеймсу отличный предлог уйти в свои мысли и не выглядеть при этом невежливым. Все за столом, исключая, быть может, Тедди Рузвельта, знали, что Генри Джеймс писатель и у него нет финансов. Лишь тот, кто вовсе не располагает капиталом, счастливо избавлен от бесконечных мужских разговоров про акции.

«Если Холмс не выйдет на связь, – думал Джеймс, – мне, верно, следует пойти к суперинтенданту нью-йоркской полиции. Или даже к президенту Кливленду». От последней мысли ему сделалось нехорошо.

В этом не было ничего невозможного. Многие сидящие за этим столом – Хэй, Кэбот Лодж, не исключено, что и молодой Рузвельт, – неоднократно обедали с президентом. Даже Адамс, хоть тот и презирал всех последних президентов. Они могли бы договориться, и Кливленд принял бы Джеймса уже завтра утром.

«И что я ему скажу? – думал Джеймс. – Что, прячась на чердаке заброшенной птицебойни, услышал, как профессор Джеймс Мориарти, которого большинство, и даже его архивраг Шерлок Холмс, считает вымышленным персонажем, планирует убить президента Соединенных Штатов, десятки высших американских руководителей и глав почти всех европейских государств… и не только это, а одновременно поднять восстание анархистов и устроить беспорядки с участием гангстерских банд во всех крупных городах здесь и за рубежом».

– …последствия аргентинского неурожая на буэнос-айресской бирже… – говорил Кэбот Лодж.

Хэй только отмахнулся от этого предположения. Все – за исключением Рузвельта, доктора Гренджера и Джеймса – уже курили сигары.

– Просто спекуляции железнодорожных компаний, – сказал Хэй.

– Так или иначе, ваш брат бизнесмен говорит о «Панике девяносто третьего» аж с ноября девяносто второго. Пора бы ей уже произойти, а то все, кто играет на понижение, сильно погорят.

«В чем состоит знаменитый план Шерлока Холмса? За руку оттащить толстяка-президента от кнопки, которая должна включить все механизмы на Колумбовой выставке первого мая? Заорать „Ложись, идиот!“, как, по легенде, капитан Оливер Уэнделл Холмс крикнул президенту Линкольну в Форт-Стивенсе в 1864-м?» Джеймсу в такое не верилось.

– Очевидная прелюдия к панике была в феврале, когда обанкротилась «Филадельфийская и Редингская железнодорожная компания», – сказал Кэбот Лодж.

– Кливленд достаточно умело разрешил казначейский кризис, – заметил Хэй, – убедив Конгресс почти сразу после инаугурации аннулировать закон Шермана о скупке серебра.

– Для демократа – единственного президента-демократа на моей памяти – Кливленд и впрямь довольно решителен, – заметил доктор Гренджер.

– Он бы взял моего гризли голыми руками, – проговорил Рузвельт. – Просто задавил бы его весом.

– Фи, Теодор, – сказал Генри Адамс.

«Нельзя отменять завтрашний отъезд, – думал Джеймс. – Если я останусь, то никогда не выпутаюсь из этих интриг и заговоров. Выбора нет: надо сообщить о встрече Мориарти с гангстерами и анархистами, передать то, что этот… как назвала его лондонская „Таймс“ после Рейхенбахского водопада?.. „Наполеон преступного мира“ говорил о намеченных убийствах и грабежах.

Я угодил прямиком в авантюрный роман самого скверного пошиба, хуже кровавой бульварщины Г. Райдера Хаггарда, и единственное спасение – оставить позади все, что я видел и слышал сегодня… все, что видел и слышал в последние несколько недель после Сены. Лишь так я вернусь к реальности. Или, по крайней мере, к литературе. Все лучше того грошового чтива, в котором я застрял».

– Движение за свободную чеканку серебряных монет смешивает все карты, – сказал Хэй. – Тем более что фермеры его поддерживают.

– Если граждане и банки потребуют за свои бумажки золото… – произнес Генри Адамс, словно размышляя вслух.

– На Западе и Среднем Западе закрылось уже более трехсот банков, – добавил Рузвельт.