Четвёртый Рим - Таня Танич

— Какая ты у меня красивая, — восхищённо шепчу я, прижимая ее к себе, совершенно не боясь обидеть «гендерным», сугубо девчачьим комплиментом.

— И ты у меня, — соглашается она, и, едва я отпускаю её, подхватывает меня под локоть в своей обычной стремительной манере, и увлекает к выходу из аэропорта. — Вообще не меняешься! Только волосы отрасли с лета. Но тебе так лучше! А я вот хочу постричься, Дженья! Подскажешь мне что-то? Есть у вас тут нормальный мастер, только чтобы хорошо постриг? Я хочу выбрить себе виски, вот здесь, на одной стороне, а здесь оставить! Я бы и у нас так сделала, но не успела, папа как взбесился, летим и летим, срочно! Значит, теперь придётся… у вас…

И тут же, поняв, что оговорилась, прикусывает язык, виновато хлопая глазами. Все это происходит в считаные секунды, но мне хватает, чтобы понять, что здесь не так. И почему я не могу до конца расслабиться, несмотря на то, что Микаэла — вот она, стоит передо мной.

Она-то стоит. А где, собственно, Ромка?

— Мика, — упираясь ногами в пол, я останавливаю её, чтобы она не тащила меня к выходу так активно. — А где он?

— Кто? — только по улыбке, играющий в уголках её губ, понимаю, что она прекрасно знает, о ком я спрашиваю, но продолжает валять дурака.

— Твой отец! Ты что, одна прилетела?

— Ой, Дженья! Вечно ты все усложняешь! — снова дергая за руку, она тянет меня за собой, а я бегу, упираясь и возмущаясь — со стороны может показаться, что это я упрямый ребенок, который капризничает, не слушая объяснения мудрой и спокойной матери.

— Дженья, не сейчас! Пойдём к такси, там все выясним, перестань кричать, ну что мне с тобой делать! — продолжает веселиться Мика в тот момент, когда на нас начинают оглядываться прохожие, а я чувствую, что близка к панике. — Это моя мамио! — патетично восклицает она в ответ недоуменные взгляды людей. — И она ведёт себя как маленькая девочка, совсем не хочет слушать свою умную дочку! И кто сказал, что взрослые умнее детей? Неправда! Когда говорят — все нормально, значит, все нормально! Пойдём к такси, ты не забыла вызвать нам машину?

И когда я, устав от попыток узнать, что же происходит, куда делся Ромка и что они опять вместе задумали, на секунду опускаю руки, Мика быстро выталкивает меня в раздвижные двери и, оказавшись на улице вместе со мной, требовательно спрашивает:

— Ну? И где наше такси? Вот о чем надо думать, мамулечка! Не о всякой там ерунде, а как ты повезёшь свою дочку домой и чем будешь кормить, а то я уже голодная!

Волшебное слово «голодная» загорается в моем мозгу сигнальной лампочкой и, ненадолго забыв обо всем, я пытаюсь вспомнить, где именно договорилась о встрече с водителем.

— Мика, постой, не заваливай меня вопросами! Такси не останавливаются прямо здесь, нам надо немного пройти, неужели ты не помнишь?

— Нет, это кто кого заваливает вопросами! Дженья, ну ты даёшь! Я спросила всего один раз, а ты — целых сто! Где твой отец, где твой отец? Как будто взрослого человека можно взять и потерять где-то без его желания!

Что за чертовщина? Теперь она не даёт мне и шага ступить к парковке, поглядывая куда-то поверх моей головы, дёргает за рукава ветровки, заставляя вертеться вокруг собственной оси, и я, начиная что-то подозревать, тем не менее чувствую себя абсолютно растерянной. То ли я отвыкла от бурного темперамента Микаэлы, то ли она нарочно хочет меня запутать, чтобы…

Все мысли тут же испаряются из головы, когда глаза мне неожиданно закрывает тёплая ладонь, и, застыв на месте как вкопанная, я слышу голос, который вряд ли спутаю с каким-либо другим:

— Угадай, кто?

— Б-без… без понятия…

Конечно же, я вру. Иначе как объяснить предательски пересохшее горло, горячую волну, окатившую изнутри и ощущение, качнувшейся под ногами палубы, хотя я нахожусь на земле. Вестибулярка? Да, кажется, это что-то связанное с ней… Наверное поэтому, чтобы меня не повело, я накрываю своими руками его ладонь, чувствуя на ней каждую венку, каждую неровность кожи и удерживаю ее на своём лице.

— А если подумать? — Ромкин голос выдаёт улыбку — я не просто слышу, а чувствую это. Мне не надо видеть его, чтобы понимать, что он делает. Я знаю это интуитивно, иногда даже предугадываю. Когда-то это было похоже на волшебство, а сейчас создает одни проблемы.

— Не знаю… Я никого не жду.

— Точно никого?

— Совсем-совсем никого. Зачем мне это?

Дразню ли я его? Конечно, да. Ему всегда это нравилось, а ещё я немного притворяюсь. Мне нельзя быть искренней, нельзя показывать свои чувства. Наша встреча — всего лишь необходимость, и если бы не проблемы с Микой, этого бы никогда не было.

Но почему именно сейчас, стоя с закрытыми глазами на подходе к терминалу, конечно же, мешая людям, спешащим на посадку и регистрацию, я впервые за последние годы ощущаю… умиротворение. И какую-то предательскую теплоту, наподобие той, когда проснувшись утром, понимаешь, что весь морок, вся суета и страхи тебе просто приснились. А на самом деле — все хорошо, все правильно. Сегодня и завтра так будет. И всегда.

— А если так? — Ромка убирает руку, несмотря на мое сопротивление. И первое, что я вижу, открыв глаза — огромный букет орхидей — розовых, желтоватых и бирюзового оттенка, трогательно подрагивающих нежными лепестками, в которые я прямо таки утыкаюсь носом.

Так вот, почему меня так активно забалтывала и уводила из зала ожидания Мика, вот почему они не вышли вместе. Узнаю «гусарские» привычки её отца — ради эффектного появления он способен на что-угодно. А уж просто договориться с дочкой, которая всегда на его стороне, а самому метнуться в поисках цветов в аэропорту — либо к специальному автомату, либо в какой-то из магазинчиков — для него это легче лёгкого.

Ромка по-прежнему стоит за моей спиной, а я не могу сделать и движения ему навстречу, или повернуть голову, только ещё ниже наклоняюсь к букету, вдыхая его лёгкий, щекочуще-фруктовый запах.

— Так… Да, так лучше.

— Уже что-то вспоминаешь?

— Ну… да.

— А вот так? — его руки резко разворачивают меня к себе, забирая последний шанс спрятаться или улизнуть от неизбежного.

Я встречаюсь с Ромкой даже не глазами — на нем солнцезащитные очки с очень темными стёклами — а лицом к лицу, наотмашь, всей своей сущностью — буквально ныряю в него, совершено ошалев от того, что последний раз видела его так близко ещё в Италии, перед своим последним побегом.

Я отвыкла от этого. Отвыкла от него, от того водоворота, в который меня сносит в его присутствии, и сейчас просто пытаюсь устоять. Изо всех сил пытаюсь.

— Здорово, зараза, — его губы подрагивают в улыбке, фоном я слышу негромкий Микин смех — как обычно, ее веселят такие фамильярные шутки. — Опять ты на месте. Хоть бы раз опоздала!

— Не дождёшься, — кажется, я говорю очень тихо, и мне приходится прокашляться. — Я же не ты!