План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

12 января Конев начал наступление с Барановского плацдарма и через 36 часов прошел через всю эту позицию, линию Губерта, которая, как утверждалось, была самым сильным сектором германской обороны. Спустя сутки вначале Жуков, потом Рокоссовский перешли в наступление, и к 14 января каждая из драгоценных германских танковых дивизий в Польше оказалась втянутой в боевые действия и сгруппированной в два корпуса – 24-й (Неринг), пытавшийся закрыть бреши в линии Губерта, и 46-й, стремившийся помешать Жукову повернуть на север с плацдармов у Магнушева и Пулав и окружить Варшаву.

Самый сильный резерв Гудериана располагался в Восточной Пруссии и состоял из дивизий «Герман Геринг» и «Великая Германия», объединенных в корпус, которым командовал генерал фон Заукен. Но 15 января ОКВ (Гитлер или Йодль) вмешались, прислав из Цигенберга приказ, согласно которому Заукен должен был направиться на юг к Кельце (расстояние около 150 миль, включая фланговый марш по кишащим партизанами польским железным дорогам). Гудериан вначале наотрез отказался, доказывая, что будет невозможно удержать теперешние позиции на Висле, хотя русское наступление можно будет замедлить, если удержать Восточную Пруссию в виде «балкона», нависающего с севера над их фронтом. Насколько это было тактически оправдано и насколько тут влиял факт, что сам Гудериан родился в Восточной Пруссии и был воспитан в традиции, что колыбель германского милитаризма должна быть любой ценой сохранена неприкосновенной, нам остается только гадать. В любом случае фюрер отверг доводы своего начальника штаба, и мощные силы Заукена потратили первую неделю наступления русских на запасных станционных путях, загружая и разгружая свои новые «тигры». Сам Гитлер выехал из Цигенберга 16 января и обосновался вместе со своим штабом в рейхсканцелярии в Берлине, где ему и было суждено провести три последних месяца своей жизни.

Заукену и Нерингу удалось совместно сохранить целостность южного конца фронта, но 46-й танковый корпус в центре был слишком слаб, чтобы задержать Жукова дольше нескольких дней. 18 января его отбросили назад, к северному берегу Вислы, где в его тыл ударила вся мощь танков Рокоссовского. В течение этой недели 4-ю армию Хоссбаха оттеснили назад на замерзшие Мазурские озера, и поскольку корпус Заукена находился в Южной Польше, у него не было резервов для обороны. День за днем священная земля Восточной Пруссии сотрясалась под грохотом русских танков, и уже появились некоторые признаки (намеренного) ослабления дисциплины Красной армии. Тысячи жителей шли по дорогам, погрузив свои пожитки на конные повозки, толкая перед собой детские коляски и тачки, как бы повторяя сцены 1940 года в Западной Европе, но на этот раз при температуре ниже нуля.

На 70-мильном участке между изгибом Нарева и Кельце германский фронт был развален на части. И за исключением остатков 46-го танкового корпуса здесь не было больше никаких подвижных сил, которые могли бы задержать продвижение русских. Танки Жукова делали по 30–40 миль в день и 20 января захватили Хоэнзальца, отметив свое вступление на германскую землю страшным грабежом и насилиями в городе, продолжавшимися три дня.

После разгрома 46-го танкового корпуса дисбаланс германских армий стал еще более опасным. 22 января правое крыло Жукова встретилось с войсками Рокоссовского в нескольких милях восточнее Грауденца. Это означало, что, помимо окружения ряда медленнее двигавшихся частей германской 2-й армии, фланг главного русского клина теперь был в безопасности и готов к следующему броску вперед. Полностью используя новую систему гибких подчиненных группировок, Жуков уже отвел четыре танковых корпуса, которыми Конев совершил первый прорыв у Баранова 12 января, и когда 27–28 января разведка ОКХ опознала 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии, до «кругов на Вильгельмштрассе» в Берлине стало доходить представление о размерах танкового клина, придвигавшегося к ним. Эти силы никак не могли насчитывать менее 1800 танков, из которых около 600 принадлежали к грозному новому типу Т-34/85. Русские полностью усвоили методы прорыва, с которым они впервые столкнулись, а затем использовали сами под Курском, и их бригады свободно действовали на просторе в качестве отдельных частей численностью до 300 Т-34 (Т-34/85 в гвардейских танковых армиях), веером расходясь вокруг своего тяжелого ядра медленнее двигавшихся ИС (обычно 30–40 танков) со своими длинноствольными 122-мм пушками.

Дважды в день на карте обстановки в Цоссене отмечали положение головных русских частей. Германская группа армий «Центр» была фактически разбита, а ее штаб и остатки четырех дивизий оттеснены в Восточную Пруссию. Только доблестные, хотя и потрепанные 24-я танковая дивизия и «Великая Германия» пробивались на Запад, ведя бесконечные маневренные бои, оставаясь звеном, связывавшим Рейнгардта и 14 дивизий группы армий «А», которой командовал Харпе. Затем, 22 февраля, русские, по-видимому, стали менять направление. Они повернули на север, следуя по левому берегу Вислы, где она делает поворот на 100 градусов между Бромбергом (Быдгощ) и Торном (Торунь). Это ровная открытая местность – та же самая, на которой четыре с половиной года назад германские танки разнесли в клочья польскую кавалерию. Земля промерзла и была прикрыта тонким слоем снега. Каждый день на безоблачном небе сияло солнце, и по ночам температура опускалась до минус двадцати градусов.

Русский клин был мощно усилен – в отличие от западных армий – по своему лезвию. Танковые бригады имели по батальону пехоты, перевозимой в американских грузовиках, и несколько артиллерийских орудий, некоторые из них самоходные. Но сердцем клина, его главной пружиной после выхода на открытую местность был грозный Т-34. Кажется, что его использовали всегда и везде: рвущийся вперед в разведке, выступающий в качестве артиллерийского орудия, закопанный в землю в виде долговременной огневой точки, буксирующий, давящий, работающий, как бульдозер, перевозящий пехоту или куда более опасный груз – боеприпасы в ящиках, закрепленных цепями на моторном отделении, – это грубое, тесное, плохо вентилируемое, но невероятно прочное и надежное творение войны выступало во множестве ролей. Те немногие первые танки, так встревожившие немцев под Москвой в 1941 году, дали бесчисленное потомство. За один год с января по декабрь 1944 года было произведено более 22 тысяч танков. Кажущееся столь странным использование единого типа машины для выполнения столь разных задач давало много преимуществ, более чем компенсировавших потери в людях и затраты труда в отдельных случаях. Проблемы снабжения русские свели только к двум статьям – горючее для 12-цилиндрового дизеля Т-34 и боеприпасы для его 76-мм пушки. Если происходила механическая поломка, с машины снимали все годные части и бросали ее; тот же способ действий применялся и по отношению к грузовикам. Экипажи и тем более моторизованная пехота хорошо питались на стоянках, но при ускорении темпа наступления им приходилось заботиться о себе самим.

Через две недели с начала наступления русские оставили позади себя пустынные бедные земли Польши и пересекли границы самого рейха. Здесь, в Силезии и Померании, местность была богаче и спокойнее, чем что-либо виденное ими с момента призыва в армию, а во многих случаях они увидели такое изобилие, какого они никогда не имели. Из всех областей Большой Германии эти местности меньше всех почувствовали влияние войны. Здесь, в тишине, находились центры эвакуации, процветавшие районы «новых промышленных предприятий», небольших заводов, которые Шпеер рассредоточил из центра подальше от воздушных налетов союзников. Советские колонны буквально огнем прокладывали себе путь через этот мирный ландшафт. Магазины, дома, фермы подвергались грабежу и затем поджигались. Жители могли случайно попасть под расстрел только ради их пожитков, которые они везли или несли с собой; часто бывало, что человека убивали только из-за его часов. Русские скоро обнаружили, что жители прячут своих женщин в подвалах домов, и стали поджигать те дома, которые, как им казалось, используются для этой цели.