Демоны в Ватикане - Александр Рудазов

Плодотворный сегодня выдался день. Вчера мне не удалось подтолкнуть Ньютона к изобретению закона тяготения…

– Открытию, патрон, – подал голос Рабан.

– А?..

– Не изобретению, а открытию.

– А разница-то?..

– Изобретение – это когда ты придумал что-то, чего до тебя не существовало. Например, смешал в нужных пропорциях серу, селитру и уголь, изобретя порох. А открытие – это когда ты нашел что-то, что существовало и до тебя. Например, открытие Америки Колумбом. Или открытие закона всемирного тяготения. Ньютон открыл, что он есть, такой закон. Но именно открыл, а не изобрел – он ведь прекрасно действовал и без Ньютона… действует. Прекрасно действует, хотя и не открыт. А вот порох или компас – это изобретения. В этом мире их никто до сих пор не изобрел, поэтому их нигде нету. Не изобретены.

– Наговорил-то, наговорил… Кстати, Америку вовсе не Колумб изобре… открыл. Викинги и до Колумба туда плавали.

– Викинги плавали, да. Лейф Эрикссон. В 1000 году. И назвал новые земли Винландом. Только Америку все-таки открыл Колумб, а не викинги.

– Как это?

– Понимаешь, патрон, чтобы открытие стало открытием, мало просто сделать находку. Нужно еще и рассказать о ней всему миру… ну, хотя бы достаточно крупной его части. Вот после Колумба об Америке стало известно всему миру. А после Лейфа Эрикссона о ней так никто и не узнал. Викинги просто основали там небольшое поселение и время от времени плавали за лесом. Это никакое не открытие. Точнее, открытие, но только для самих себя. Для узкого круга.

– Да как скажешь.

Ладно, пофиг на Рабана и его надоевшие мудрствования. Сбил меня с мыслей, падла. Грех ему.

Вернемся к тому, что Ньютона мне подтолкнуть вчера не удалось. Но зато сегодня я научил туземцев футболу. И семена, кажется, упали в благодатную почву – вон как французскому королю понравилось. Неплохое достижение для одного яцхена. Почти что Пьер Кубертен.

– Патрон…

– Заткнись. Не занудствуй, задолбал уже. Я и сам знаю, что Кубертен возродил Олимпийские Игры, а не придумал футбол. Но я не знаю, кто придумал футбол, ясно тебе? Оставь меня в покое.

– Еще скажи, чтоб я убирался куда подальше, – противно хихикнул Рабан.

– И сказал бы, да толку-то…

Да, толку никакого. Избавиться от Рабана мне вряд ли когда-нибудь удастся. Хотя и хотелось бы, конечно. Не иметь возможности уединиться даже в собственных мыслях – это раздражает. Живу словно в реалити-шоу с одним-единственным зрителем.

Ладно, не будем переливать из пустого в порожнее. Все это я обдумывал уже миллион раз, и каждый раз приходил к одному и тому же выводу – ситуация неприятная, но изменить ее не получится. Значит, нечего и забивать зря голову.

– Уби-и-и-иства-а-а-а!!! Совершено убийства-а-а-а-а!!!

Так. А вот этот вопль мне совершенно не нравится. По полю бежит взмыленный гвардеец без шлема, размахивает руками, истошно кричит. Похоже, произошло что-то непредусмотренное программой мероприятий.

Я на всякий случай выпустил когти наизготовку. Не знаю пока, что все это значит, но лучше быть готовым к любой гадости. Вдруг кардинал-колдун эль Кориано опять решил устроить теракт?

– Что случилось, добрый воин? – мягко спросил папа, обращая взгляд на запыхавшегося гвардейца. – Отчего ты так взволнован?

– Убийство, Ваше Святейшество! – бешено завращал белками глаз гвардеец. – Прямо в папском дворце!

– Это действительно печальная новость. Кто был убит?

– Не один человек, Ваше Святейшество! В правом гостевом крыле устроена настоящая бойня! Тридцать семь трупов!

– Сколько-сколько?!

– Да, – виновато опустил голову гвардеец. – Слуги, стражники, гости…

– В таком случае подготовьте все необходимое для отпевального обряда, – распорядился Торквемада, подзывая своих доминиканцев. – И принесите дров для костра.

– А кого будем сжигать?

– Я найду.

– Не время сейчас об этом, брат Фома, – мягко остановил Торквемаду папа. – Есть ли выжившие, добрый воин?

– Мы нашли всего одного выжившего, он в очень скверном состоянии… однако настоял на том, чтобы быть доставленным пред ваши очи, сообщить о произошедшем… вон, его уже несут!

Действительно, несут. Двое дюжих гвардейцев аккуратно тащат носилки, на которых стонет израненный человек… ни хрена себе! Это же наш пан Зовесима!

– О боже мой!.. – ахнула Аурэлиэль. – Какая жестокость!..

– Шевалье, кто сделал с вами такое?! – пораженно воскликнул кардинал дю Шевуа, склоняясь над раненым. – На вас же места живого нет!

Не поспоришь. Кто бы ни был этот беспредельщик, дотембрийского советника по иностранным делам он буквальным образом изрезал на куски. Такое впечатление, словно поработал Фредди Крюгер – десятки глубоких разрезов, как от кинжалов бритвенной остроты. Чудо, что этот бедолага все еще остается в сознании.

– Ваше преосвященство… – еле слышно прошептал пан Зовесима, хватая кардинала за рукав. – Ваше преосвященство, это было ужасно… Он убил всех… убил слуг… убил гоблина-толмача… счастье, что вас и эльфийской панночки там не было… он бы не пощадил…

И Цеймурд тоже убит? Вот блин. Хреновая новость.

– Кто это сделал? – холодно спросил Торквемада, выступая вперед. – Отвечай мне, тварь, кто сотворил это гнусное преступление.

– Падре, давайте потом, а? – предложил я, вонзая коготь себе в плечо. – Сначала надо поставить больного на ноги. Сейчас я все сделаю, погодите чуток…

– Нет! – взвизгнул пан Зовесима, глядя на меня с непередаваемым ужасом. – Нет-нет-нет, умоляю, уберите его от меня!!! Не подпускайте его ко мне!!! Не подпускайте!..

– Что такое? – не понял я. – В чем дело?

– Кто это сделал?! – жестко повторил Торквемада. Из складок рясы показалась ужасная обугленная ладонь.

Пан Зовесима какую-то секунду молчал, обливаясь кровью и холодным потом. А потом он медленно приподнял руку и ткнул пальцем прямо в меня.

– Это он!.. – слабым голосом произнес советник. – Всех убил этот демон!..

Пан Зовесима наконец потерял сознание. Чудо, что он вообще мог говорить в таком состоянии – ему же в реанимацию нужно, и как можно быстрее.

А я остался стоять под десятками взглядов, буквально кожей чувствуя, как нарастает напряжение. Мне кажется, или пространство между мной и людьми в самом деле увеличивается? Похоже, что все невольно пятятся, стремясь оказаться как можно дальше от кошмарного демона.

Я нервно хихикнул, безуспешно ища на чьем-нибудь лице сочувствие. Не видно что-то. Страх – вижу. Ненависть и отвращение – вижу. Папа Римский смотрит сокрушенно – кажется, он ужасно во мне разочарован. Кардинал дю Шевуа – с толикой сомнения, колеблясь. Аурэлиэль плачет, спрятав лицо в ладонях.