1917. Российская империя. Падение - Эдвард Радзинский

Думаю, что Феликс хорошо знал собеседника певицы. «Статная высокая фигура» – все Романовы, за исключением последнего царя, были высокого роста. И этот намек – «я не первый раз его вижу»… Беллинг, часто посещавшая придворные рауты, узнала этого человека даже под маской. Скорее всего, это был тесть Феликса – великий князь Александр Михайлович (брат которого вскоре будет умолять царя избавиться от Распутина). Возможно, именно потому Беллинг прислала эту запись его зятю – князю Юсупову и потому он сохранил ее в своем архиве.

Так что наряду с матерью Феликса, давшей Хвостову деньги на убийство Распутина, действовали и мужчины из «великокняжеской среды». Но действовали безуспешно… Пока.

Петля вокруг мужика сужалась, и он это чувствовал. Теперь он все чаще повторял свое страшное пророчество: пока я жив – жива династия.

Из показаний Бадмаева: «Бывая у Распутина и обращая внимание на его охрану, я спрашивал его: «Не боишься ли ты?» – «Нет, – ответил Распутин, – за себя не боюсь, но боюсь за народ и за царскую семью. Потому что, когда меня убьют, и народу будет плохо. И царя уже не будет…»

Можно представить, что испытывала Аликс, слушая все это. Как она должна была теперь заботиться о его жизни!.. Но что это было? Уловка хитроумного мужика, решившего защитить себя таким образом? Или действительно одно из пророческих видений загадочного человека?

Аликс пытается обеспечить безопасность Распутина и, естественно, поручает его охрану Штюрмеру, имевшему долгий опыт работы в министерстве внутренних дел. Штюрмер впоследствии показывал: «После ухода Комисарова… Распутина охраняло только Охранное отделение (охранка)… Распутин в последнее время стал очень много кутить, и охранка жаловалась, что нет никакой возможности за ним наблюдать, потому что за ним приезжают разные моторы и увозят его неизвестно куда…» Так Охранное отделение заранее умыло руки – там понимали, что убийство неизбежно. Умыл руки и Штюрмер – ему была неприятна обязанность охранять Распутина. И премьер нашел «стражу» для мужика: «Нужен был человек, который знал бы приблизительно, кто из лиц мог быть опасным и нежелательным, чего низшие агенты не могли сделать… Вот тут и пригодился Манасевич-Мануйлов… Он и в семейство был вхож…»

Теперь охрана мужика (а с нею и ответственность за его жизнь) была возложена на Манасевича – с согласия плохо понимавшей в этих делах Аликс.

Распутин был обречен. Агенты по-прежнему внимательно следили за ним и вяло его охраняли. Мужик нутром чуял – обложили! Приближаются… И потому на лето решил опять исчезнуть из столицы.

В архиве Чрезвычайной комиссии сохранился забавный дневник, в котором синодский чиновник Благовещенский описал жизнь своего удивительного соседа – Григория Распутина. «Кухня его как раз против моей кухни, так что прекрасно все видно». Добавим: и прекрасно слышно, потому что Распутин жил прямо за стеной.

И вот Благовещенский слушал, смотрел и все записывал в дневник. Описал он и отъезд мужика из столицы: «Пишу у себя в кабинете, а за стеной происходит какая-то вакханалия… По-видимому, кутеж перед отъездом его на родину… Пляска, смех… К 12 часам пришли музыканты, струнный оркестр из какого-то увеселительного сада. Играли и пели опереточные мотивы, сопровождавшиеся бурной пляской… Неоднократно пропеты грузинские песни баритоном (вероятно, пел Папхадзе – жених дочери. – Э.Р.)… Кутеж продолжался до поздней ночи. В конце уже слышались отдельные голоса пьяные… и пляска одного лица. Видимо, сам разошелся вовсю – пел и плясал соло… Постоянно приходили в кухню за закусками, фруктами и бутылками вина – все больше дамы и барышни, все оживленные, раскрасневшиеся, развязно веселые. Всю посуду мыли сами дамы».

Уезжая, Распутин напомнил своим поклонницам, чтобы те ценили время, проведенное с ним.

Из показаний Манасевича: «В июне 1916 г. в моем присутствии и в присутствии Вырубовой он уверял своих поклонниц, что ему положено еще 5 лет быть в миру (за это время, как он обещал, наследник навсегда «вырастет из своей болезни». – Э.Р.)… А потом он скроется от мира и от всех своих близких в известном только ему глухом месте, где будет спасаться, ведя подвижнический образ жизни».

Но вскоре Аликс опять позвала его обратно. И опять он возвратился в опустевшую летом, вечно сырую, с влажными ветрами столицу. Грозившую ему столицу… И опять в конце лета вырвался на крестьянский труд – собирать урожай. И опять кутил перед отъездом – чтоб запомнили Гришку! Смутное время грядет: кто знает, доведется ли вернуться…

И опять записывал в дневнике возмущенный сосед: «Всю ночь происходил кутеж. Был приглашен хор цыган – 40 человек. Пели, плясали до 3 утра… Вообще от 6 августа он пьянствует, пристает на дворе к прислугам, лез с ними целоваться. 9 августа уехал, как говорят, к себе в деревню».

Распутин уехал не один – он повез самых верных в Верхотурский монастырь поклониться мощам святого Симеона. Будто чувствуя – в последний раз… Хромая Вырубова в сопровождении служанки Марии Беляевой и фельдшера Жука, Лили Ден, Муня Головина и две дочери Распутина разместились в монастырской гостинице и стойко боролись с грязью и мириадами клопов. Сам «Наш Друг» жил в келье. Оттуда ездили к отшельнику Макарию, где в пристроенной к его скиту комнатке обитала безумная генеральша. Она носила дрова, чистила и мыла келью Макария и молилась.

Из показаний Беляевой: «Лохтина живет в особой келье… одета во все белое, на груди иконки… Я и Вырубова провели у нее ночь… С нами ночевала и Ден. На другой день мы уехали в монастырь, где мощи Симеона».

Поклонившись святому, Распутин отправился с дочерьми в Покровское, а поклонницы – обратно в столицу. Они не знали, что прощались с его монастырем…

И снова Аликс вызвала его – в конце августа. И в столице он опять почувствовал, что обречен… Уже на каждом углу, в каждом доме говорили: Распутин куплен немецкими агентами, а слепо повинующиеся ему царица и Вырубова – эти «темные силы» – решили вывести Россию из войны. «Даже не разговаривали про Распутина и измену, а просто упоминали об этом, как о само собой разумеющемся», – писал мобилизованный тогда в армию литератор Виктор Шкловский.

«Темные силы», опасность сепаратного мира с Германией, избавление от Распутина – вот идеи, которыми жило тогда общество. В дневнике великого князя Андрея Владимировича разбросаны строки: «Удивительно непопулярна Аликс…», «О Боже, спаси Россию! Только не этот постыдный мир…», «Вчера сестра милосердия из Зимнего дворца сообщила, что есть секретный кабель для разговоров с Берлином…»

Главной задачей Чрезвычайной комиссии в 1917 году было подтверждение этих слухов – о тайных сношениях царицы с немецкими родственниками, о планах сепаратного мира. Но ничего подобного Комиссии установить не удалось. Напротив, все факты подтверждали невиновность «царей». Когда в конце 1916 года германское правительство обратилось к державам Антанты с предложением о мире, Николай ответил, что «время для мирных переговоров еще не наступило, так как достижение Россией своих задач – обладание Константинополем и проливами, равно как и создание свободной Польши из трех ныне разрозненных областей – еще не обеспечено». О том же писал в своих мемуарах английский посол Бьюкенен: «Единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать, что он (царь. – Э.Р.) останется тверд – это вопрос о войне. Тем более, что Государыня, фактически управляющая Россией, сама неколебима в решении продолжать войну во что бы то ни стало». Да и сам Распутин теперь неоднократно заявлял: он – за войну до победы.