Сама себе враг - Виктория Холт

– Я надеюсь, он не забыл дни своего пребывания в Париже и… некоторых старых друзей, – робко произнесла мадемуазель и уже смелее добавила: – Как бы мне хотелось вновь повидаться с королем! Мы несколько раз так мило беседовали с ним.

Я мысленно улыбнулась. Так вот в чем дело! Людовик и Филипп женятся, и эта увядающая девица вспомнила о Карле!

«Но нет, дорогая моя! – подумала я. – Прежде он был королем-изгнанником – и вы отвергли его, теперь же мой сын – самый знатный холостяк Европы, и вам не видать его как своих ушей! Опоздали, милочка!»

Она выглядела очень несчастной, и мне даже стало на какое-то мгновение жаль ее, но нынче, несмотря на все богатство, мадемуазель де Монпансье была неподходящей парой для короля Англии.

…Казалось, в теперешних обстоятельствах поездка в Лондон должна была сулить мне сплошные удовольствия, однако жизнь вновь приготовила мне неприятный сюрприз.

Накануне нашего отбытия из Франции я получила письмо, которое совершенно лишило меня душевного спокойствия. Я читала и перечитывала его, лелея безумную надежду, что смысл написанного ускользнул от меня, однако было ясно, что то, чего я так опасалась, все же совершилось.

Тут как раз вошла Генриетта и, увидев мое исказившееся лицо, в ужасе бросилась ко мне.

Сев рядом со мной, она взяла меня за руку, но я оттолкнула ее и в ярости вскричала:

– Не могу поверить! Этого просто не может быть!

– Что-то с Карлом? – прошептала Генриетта побелевшими губами.

– Вот именно – Карл! – повернулась я к ней. – Твой брат дал свое согласие на это!

Она принялась умолять меня успокоиться и рассказать ей все, но я была не в силах взять себя в руки и бессвязно выкрикивала:

– Джеймс! Это все Джеймс! Он женился на этой шлюхе, на этой интриганке Анне Хайд! Ее отец – известный негодяй, он все продумал, он обманул обоих твоих братцев… Без моего согласия… без материнского благословения!

– Он очень любил ее, – тихо проговорила Генриетта.

Я чуть не ударила ее – ее, мою дочь!

– Любил! – возопила я. – Да она заманила его в ловушку! Я так и знала, что этим кончится, я видела, к чему идет дело! И зачем только Мэри приблизила ее к себе, зачем привезла в Париж?! Какой ужас! И брак был заключен как раз вовремя, прежде чем родится их ребенок… Теперь ее ублюдок будет признан законнорожденным!

– Но матушка, наверное, Джеймс хотел именно этого! – пыталась успокоить меня Генриетта.

– Нет, это она, это все она! Подумать только, ребенок! Да, дело зашло уже слишком далеко… – волновалась я. – И почему меня там не было? Я бы вмешалась, я бы расстроила этот брак! Но Карл, Карл! Как он мог позволить такое?!

– Но ведь они сделали это тайно… – напомнила мне Генриетта.

– Да, но твой брат намерен принимать эту женщину при своем дворе! – возмущалась я.

– Потому что она жена Джеймса, матушка, – заступалась за брата Генриетта.

– Развратница! Ничего, скоро мы будем в Англии, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы брак был признан недействительным, – резко заявила я. – Господи, а все потому, что Карл так равнодушен к творящемуся вокруг него. Я так и вижу, как он пожимает плечами и произносит что-то вроде: «Ну что ж, это их дело, не мое…» Король не должен вести себя подобным образом, так недолго и трона лишиться!

Генриетта по обыкновению поспешила заступиться за любимого брата.

– Я думаю, матушка, что как раз доброта и терпимость позволят Карлу сохранить корону.

Неужели она не понимает, что Карл-младший не может повторить судьбу своего отца потому, что ничуть не похож на своего родителя? Я молча отвернулась, а Генриетта умоляюще произнесла:

– Матушка, мы должны быть терпимы к супруге Джеймса!

– По мне, так у Джеймса вовсе нет никакой супруги, – с каменным лицом ответствовала я.

Генриетта вздохнула и очень некстати сказала:

– Есть ведь еще и Генри.

Я посмотрела на нее испепеляющим взглядом, но моя простушка ничего не заметила и как ни в чем не бывало продолжала:

– Он тоже будет там, матушка. Мы так давно не виделись.

– Генри вел себя совершенно неподобающим образом, и я не собираюсь забывать этого, – жестко проговорила я. – Я поклялась никогда больше не встречаться с ним.

– Но Карл любит его и писал, что Генри очень помог ему. Пожалуйста, матушка, простите его, этим вы доставите удовольствие Карлу! Он же ваш сын! – взмолилась Генриетта.

– Нет, дорогая, я дала клятву, что не увижусь с ним до тех пор, пока он не станет католиком, а он, насколько мне известно, остался протестантом, – я была непреклонна и собиралась сдержать свою клятву.

– Как вы можете так говорить! – возмущенно воскликнула Генриетта. – Разве это хорошо – отвергать свое дитя из-за какой-то давней клятвы?!

– Но эта клятва была дана Богу, девочка моя! – вознегодовала я.

Она передернула плечами и отвернулась. Я совершенно не хотела ссориться с ней и спустя несколько минут тихонько окликнула. Она тут же бросилась мне на шею и залилась слезами.

– Пожалуйста, доченька, – сказала я, – постарайся понять меня. Мне так нужна поддержка моей дорогой Генриетты!

– Но, матушка, вы все-таки увидитесь с Генри? – с надеждой спросила моя дочь. – Нет. Я не хочу становиться клятвопреступницей, – ответила я.

Итак, эта поездка, которой обе мы ожидали с огромным нетерпением, была омрачена отвратительным поступком Джеймса.

Но меня ожидал еще один удар.

Когда мы прибыли в Кале, мы узнали, что Лондон охвачен эпидемией оспы, которая успела уже унести множество жизней. Жертвой этой страшной болезни стал и мой сын Генри.

Я читала письмо, и строки прыгали у меня перед глазами. Бедный мальчик! Совсем недавно мы с Генриеттой говорили о нем, и я была так зла, так несправедлива к нему…

Уронив руки на колени, я вспоминала, сколько радости доставило нам с Карлом в свое время его рождение… а потом краска стыда залила мое лицо. Как я могла так поступить с ним? Зачем принуждала его переменить веру? Зачем прогнала прочь от себя после нашей ссоры? Боже, я ведь отвернулась от него, когда он выбежал ко мне во двор, ища примирения! Я отказала ему в пище и крове над головой, даже приказала снять простыни с его постели, желая показать, что ему не место в моем доме! И вот теперь он мертв, мой Генри, мой маленький Генри!

Генриетта была вне себя от горя. Она очень давно не встречалась с братом и, думаю, успела позабыть его, но у нее было очень доброе сердце, и она всегда остро переживала все семейные несчастья. Вдобавок ее беспокоило мое состояние, ибо она отлично понимала, каково мне сейчас.