Великий перелом - Гарри Тертлдав

Смех Соломона Грувера нельзя было назвать приятным.

— Бьюсь об заклад, Скорцени был крайне раздражен, когда обнаружил, что не обыграл нас, как сосунков, хотя и рассчитывал.

— Вероятно, да, — согласился Анелевич. — Но не думайте, что он на этом успокоится. Я не верил, что mamzer может руководствоваться той бессмыслицей, которую Геббельс нес по радио, но ошибался. Этого человека надо принимать всерьез во всем. Если мы не будем постоянно присматривать за ним, он сделает что-нибудь страшное. Даже под нашим неусыпным наблюдением он все равно может это проделать.

— Благодарите Бога за вашего друга, другого немца, — сказала Берта.

Теперь Анелевич рассмеялся с неловкостью:

— Я не думаю, что он друг мне, если уж говорить точно. Я ему тоже не друг. Но я оставил его в живых и пропустил его со взрывчатым материалом обратно в Германию, так что… Я не знаю, что это такое. Может быть, чувство чести. Он уплатил свой долг.

— Значит, бывают и приличные немцы, — неохотно заметил Соломон Грувер.

Мордехай снова засмеялся. Смех мог довести его до грани истерики. Он представил себе пухлого нациста с моноклем, точно таким же тоном говорящего: «Бывают ведь и приличные евреи».

— Я по-прежнему думаю: что было бы, если бы я убил его тогда? — сказал Мордехай. — Нацистам было бы гораздо труднее делать их бомбы без того металла, и один бог знает, насколько лучше стал бы мир без них. Но мир не стал лучше после прихода ящеров.

— А мы застряли между ними, — сказала Берта Флейшман. — Если победят ящеры, проиграют все. Если победят нацисты, проиграем мы.

— Перед тем как уйти, мы нанесем им большой урон, — сказал Анелевич. — Они сами помогли нам. Если они отступят, мы не позволим обращаться с нами так, как они делали прежде. Никогда больше. То, что было моим самым горячим желанием в жизни до прихода ящеров, исполнилось. Еврейская самооборона стала фактом.

Насколько мало значил этот факт, выяснилось в следующий момент, когда в комнату вошел еврейский боец по имени Леон Зелкович и сказал:

— У входа внизу стоит районный руководитель службы порядка, который хочет поговорить с вами, Мордехай.

Анелевич сделал кислую мину.

— Какая честь.

Служба порядка в еврейском районе Лодзи по-прежнему подчинялась Мордехаю Хаиму Румковскому, который был старостой евреев при нацистах и остался старостой евреев и при ящерах. Большую часть времени служба порядка благоразумно делала вид, что еврейского Сопротивления не существует. Если марионеточная полиция ящеров явилась к нему — с этим надо разобраться. Он встал и вскинул на плечо свою винтовку «маузер».

Офицер службы порядка по-прежнему носил шинель и кепи нацистского образца. На рукаве красовалась введенная нацистами повязка: красная с белым с черным «могендовидом»; белый треугольник внутри звезды Давида обозначал ранг служащего. На поясе у него висела дубинка. Против винтовки, конечно, ерунда.

— Вы хотели видеть меня?

Анелевич был сантиметров на десять — двенадцать выше офицера и смотрел на пришедшего свысока и с холодком. — Я…

Представитель службы порядка кашлянул. Он был коренастым, с бледным лицом и черными усами, которые выглядели как моль, севшая на верхнюю губу. Он все-таки справился с голосом:

— Я — Оскар Биркенфельд, Анелевич. У меня приказ доставить вас к Буниму.

— В самом деле?

Анелевич ожидал встречи с Румковским или с кем-то из его прихвостней. Если его приглашает главный ящер в Лодзи — значит, произошло что-то экстраординарное. Он подумал, не следует ли этого Биркенфельда убрать. При необходимости он так и сделает. Есть сейчас такая необходимость? Чтобы потянуть время, он спросил:

— Он мне дает охранное свидетельство на встречу и обратно?

— Да, да, — с нетерпением ответил представитель службы порядка.

Анелевич кивнул с задумчивым лицом. Пожалуй, ящеры лучше соблюдают свои обязательства, чем люди.

— Ладно, я иду.

Биркенфельд отвернулся, явно испытав радостное облегчение. Может быть, он ожидал отказа Мордехая и последующего наказания.

Он зашагал вперед пружинистым шагом, развернув плечи и демонстрируя всему миру, что он выполняет достойную миссию, а не кукольную. С досадой и удивлением Анелевич пошел за ним.

Ящеры помещались в здании бывшей германской администрации на рыночной площади Бялут. «Очень подходяще», — подумал Анелевич. Офис Румковского находился в соседнем здании, его двуколка с изготовленной немцами биркой — знаком старосты евреев — стояла рядом. Мордехай едва успел бросить взгляд на двуколку, потому что навстречу ему вышел ящер, чтобы взять на себя дальнейшее попечение о еврейском лидере. Районный руководитель Биркенфельд поспешно исчез.

— Вашу винтовку, — сказал ящер Анелевичу на шипящем польском языке.

Он протянул оружие. Ящер взял его.

— Идемте.

Кабинет Бунима напомнил Мордехаю варшавский кабинет Золраага: он был наполнен восхитительными, но непостижимыми устройствами. Даже те, назначение которых руководитель еврейских бойцов понял, действовали неизвестно как. Например, когда охранник ввел его в кабинет, из квадратного ящика, сделанного из бакелита или очень похожего на бакелит материала, выползал листок бумаги. Лист был покрыт каракулями письменности ящеров. Должно быть, ее напечатали внутри ящика. Он видел, как чистый лист вполз внутрь, затем вышел с текстом. И практически беззвучно, исключая слабый шум маленького электромотора.

Из любопытства он спросил охранника.

— Это машина «скелкванк», — ответил ящер. — В вашем языке нет слова «скелкванк».

Анелевич пожал плечами. Машина так и осталась непонятной.

Буним повернул к нему один глаз. Региональный субадминистратор — ящеры использовали такие же невнятные титулы, какие придумывали нацисты, — довольно бегло говорил по-немецки. Он спросил на этом языке:

— Вы — еврей Анелевич, возглавляющий еврейских бойцов?

— Я тот самый еврей, — сказал Мордехай.

Может, ящеры еще сердятся на него за помощь Мойше Русецкому, который сбежал из их лап. Если Буним пригласил его по этой причине, лучше про Русецкого не заикаться. Но форма приглашения противоречила этому предположению. Похоже, что ящеры не собирались арестовывать его, только поговорить.

Второй глаз Бунима тоже повернулся к нему, так что теперь ящер смотрел на Мордехая обоими глазами — знак полного внимания.

— У меня предостережение вам и вашим бойцам.

— Предостережение, благородный господин? — спросил Анелевич.

— Мы знаем больше, чем вы думаете, — сказал Буним. — Мы знаем, что вы, тосевиты, играете в двусмысленные — я это слово хотел применить? — игры с нами и с немцами. Мы знаем, что вы мешали нашим военным усилиям здесь, в Лодзи. Мы знаем это, говорю вам. Не беспокойтесь отрицать это. Бесполезно.