Морок - Михаил Щукин

– Ты что, мух ловишь?! – раздался громкий голос водителя грузовика. – На телеге надо ездить! Вожжами рулить! – Но тут он увидел, что за рулем сидит начальник, и сразу понизил тон: – Что же вы так неосторожно?..

Авдотьин выпрямился и открыл глаза. Его даже не поцарапало, только осыпало осколками. Он стряхнул их перчатками с куртки и глянул вперед: нос машины был изуродован, капот выгнулся, чернел пятнами в тех местах, где откололась краска.

Водитель грузовика потрогал капот и, желая хоть как-то исправить свою оплошность, высказался:

– Делают тоже – банка консервная. Чуть давнул – и уже ямка. – Тут он оглянулся и присвистнул: – Во, уже поспели. Быстро они.

К месту аварии подъехал гаишник, молоденький лейтенант. Он быстро огляделся, спросил, все ли целы, и протянул руку:

– Ваши права.

Авдотьин подал ему книжечку.

– Ну-ка дыхните. – Принюхался. – Нормально, трезвые, на экспертизу не повезу.

Вернул права и только теперь, когда формальность была исполнена, посочувствовал:

– Рублей на семьсот ремонту. Как же вы так?

– Да затормозил поздно, потянуло…

– Протокол будем составлять?

– Не нужно. Водитель грузовика не виноват.

– Да это я вижу… Может, вас до гаража дотащить?

– Не знаю, попробую сам.

Мотор завелся сразу. Авдотьин кивнул гаишнику, потихоньку выехал, развернулся и, минуя центральную улицу, переулками добрался до своего гаража. Поставил машину и поплелся домой. Голова у него раскалывалась, самого трясло. Но не оттого, что случилась авария, не от убытка, который придется понести, голова болела от непрошеных тревожных мыслей, все тянуло оглянуться назад: словно шел по темной ночной улице, а ему слышалось – кто-то торопится следом, догоняет.

Дома Авдотьин хотел уснуть, чтобы успокоиться, но только ворочался с боку на бок и без толку зажмуривал глаза. Вернулась из школы дочка.

– Папа, у нас сегодня родительское собрание, очень просили, чтобы все пришли.

Авдотьин смотрел на чистенькую, красивенькую дочку, разодетую, как куколка, на ее румяные с мороза щечки, на безмятежное лицо с веселыми глазами и с тоской представлял, что с ней будет, когда и его, как Козырина, посадят где-нибудь в Доме культуры перед многими людьми.

Он снова крутнулся с боку на бок и встал. Встал от пронзившей догадки. Нос машины изувечен, капот погнут, гаишник знает, где и когда он, Авдотьин, врезался в грузовик…

Медленно прошелся по комнате и все смотрел на дочку, которая, не стесняясь отца, переодевалась в легкое домашнее платьице. Она была совсем уже невеста, взрослая девушка, и впереди у нее обязательно должно быть счастье. А вдруг… что тогда с ней случится, как она будет жить?

Авдотьин тщательно умылся, оделся и пошел в школу. «Машина помята, гаишник знает», – никак не мог избавиться от этих слов. Они не отставали, звучали в такт шагам.

Делая вид, что внимательно слушает, Авдотьин отсидел полтора часа на родительском собрании, а когда оно закончилось, сразу заторопился к выходу. В вестибюле увидел, что на лавке, дожидаясь жену, сидит Агарин, и прибавил шагу.

Андрей, придерживая Веру за локоть, вел ее вдоль улицы, медленно, охраняя и сторожа каждое движение. Вечер стоял тихий, морозный, на снегу лежал желтоватый, негреющий свет фонарей, скрип сухого, промерзлого снега далеко слышался.

– Так хочется, чтобы скорей весна наступила, – говорила Вера. – Устала я уже от зимы, от шубы. Тепла хочется, солнышка. Тебе хочется?

– Можно и весну, – снисходительно соглашался Андрей. – Только тетя Паша опять же огород заставит сажать. Нет, пусть пока зима постоит.

– Ну какой же ты упрямый! – тихо улыбалась Вера. – То тебе зиму надо… то непременно сына.

– Какой уж уродился.

– Да, это точно. Зачем ты опять лезешь в это осиное гнездо, в ПМК? Зачем? Мало тебе Козырина? Опять хочешь на всех обозлиться?

– Почему на всех? На всех не надо, – Андрей улыбнулся. – Давай лучше про другое. Как сына назовем?..

Они шли по краю дороги. Навстречу им иногда попадались машины, еще издали выкидывали впереди себя лучи фар. Лучи подскакивали, проносились мимо, а через некоторое время затихал и гул мотора. Тогда скрип шагов слышался особенно явственно и четко.

Авдотьин осторожно въехал на своей машине в переулок и остановился. Мотора не глушил. «Все рассчитано, – уговаривал он самого себя. – Гаишник знает… Ну, давай. А пока шум – уволиться и уехать. Давай…»

Впереди виднелась пустая, без единого человека, улица. Окна домов были темны. Авдотьин вздрогнул, когда увидел Андрея с Верой. Они шли совсем недалеко. Вот сейчас включить скорость и… Но рука вдруг налилась свинцовой тяжестью, и Авдотьин не смог ее поднять. Страх парализовал руку. А впереди маячил страх еще больший. Авдотьин уронил голову на баранку и затрясся плечами.

На следующий день утром в кабинет к Андрею, зажимая лицо ладонями, вбежала Нина Сергеевна, захлебнулась и сумела только выдавить:

– Пал Палыч…

Темнота. Густая, непроницаемая, липкая, она обступала, наваливалась со всех сторон. Савватеев проснулся от удушья. Часто, больно колотилось сердце. Он нередко теперь так просыпался и подолгу приходил в себя. Не открывая глаз, перевел дыхание, протянул руку к ночной лампе. Звонко щелкнул выключатель. Савватеев открыл глаза. Но кругом, по-прежнему обступая и наваливаясь, как во сне, была темнота.

«Неужели еще ночь? – удивился Савватеев. – Или лампа испортилась?»

Нащупал абажур, лампочку под ним. Вздрогнул. Лампочка была уже теплая, значит, горела, а света он не видел. Широко открытыми глазами, приподнявшись на постели, оглядывался вокруг – темнота. Хотел закричать, но в последний момент удержался.

«Ослеп», – молча сказал самому себе и откинулся на подушку. Лежал, уставя широко открытые, незрячие глаза в потолок. Тело мелко дрожало, он был словно в пустоте, нереальности и еще в диком страхе, которого давно не испытывал и почти забыл.

В соседней комнате послышались шаги жены, она включила радио, и в дом рванулись бодрые звуки марша.

– Доброе утро, Павлуша! Ты проснулся?

– Доброе утро, Даша.

– Чай будешь пить?

– Нет, полежу.

– Хорошо, полежи, а я в магазин сбегаю. Хлеба надо купить, сахара. Не скучай, я быстро.

Савватеев слышал, как хлопнула дверь, а потом стукнула калитка. И как только стукнула калитка, не удержался, перекинулся на живот, вбил лицо в подушку и застонал. Его тело дергала судорога, каждая жилка была напряжена до стеклянного звона. И он чувствовал, понимал неотвратимость грозного удара. Вот, вот сейчас он настигнет его, страшный удар. Удар, звон и… И не убежать, не уклониться, не спрятаться. Остается только одно – скрепить, зажать сердце и ждать. В какую-то минуту Савватееву показалось, что он лежит не на кровати, не в своей комнате и не в своем доме, а лежит он на жесткой, обгоревшей до черноты траве, на дымном поле, а перед ним медленно крутится длинная граната с деревянной ручкой. И поздно уже, не дотянуться до нее, не отбросить и не скатиться самому в спасательную воронку. Но остается еще одно мгновение, самое малое, и его хватит, чтобы вскинуть взгляд вверх и увидеть: по высокому голубому небу плывут легонькие белые облака. Как последний глоток – высокое небо и белые облака. Только бы увидеть.