Жизнь на грешной земле - Анатолий Иванов

— Команда и стража спят… Только один стражник наверху бродит, да капитан проснулся… Да еще два стражника хозяйскую каюту стерегут… Чего ждешь, сбрасывай свои цепи.

Иван Кольцо нагнулся, быстро освободился от железа.

— Слушай… да кто же ты такая?

— Подстилка я турецкая… Живо отмыкай других!

Крышка люка чуть приподнялась, во тьме сверкнули белки глаз.

Иван Кольцо с кинжалом в руке выполз кошкой на палубу, за ним бесшумно стали выбираться наверх другие. Кольцо делал какие-то знаки, и люди бросались в разные стороны, исчезали во мраке…

…Капитан открыл дверь своей каюты, обернулся к стражнику.

— Рассвет скоро. Не забывайте, что мы уже в Босфорском проливе. Смотреть в четыре глаза.

— Все будет в порядке, капитан…

Стражник в поклоне ждал, когда капитан закроет за собой дверь. Но, едва захлопнулась дверь, откуда-то сверху прыгнул на стражника Иван Кольцо. Оба покатились по палубе. Взметнулась рука с кинжалом. Стражник закричал предсмертным криком…

…Тотчас распахнулась дверь капитанской каюты. Но едва турок показался, кто-то из гребцов ударил его по голове то ли деревянной, то ли железной палкой — тело упало в одну сторону, чалма покатилась в другую.

…Иван Кольцо выдернул из-за пояса мертвого стражника пистолет, рванул из его ножен кривую саблю.

…Услышав шум и крик, два сонных стражника у дверей каюты Алены встрепенулись, один выхватил саблю, другой — кремневый пистолет из-за пояса. И тотчас выстрелил в мелькнувшую тень.

…Сорвался со своей постели голый Агаджа, первым делом бросился к поясу. И застонал, не обнаружив своих ключей.

…В двух стражников кто-то бросил пустую бочку, сбил их с ног. И тотчас навалились на них бывшие гребцы.

…Мария подскочила к Ивану Кольцу:

— Агаджа там… — показала она рукой.

…Иван вломился в каюту, когда Агаджа натягивал шаровары. Обнаженный по пояс, он сорвал со стены саблю, со свистом выдернул из ножен, отбросил их, с ревом кинулся на Ивана.

…Алена заскочила в свою каюту, захлопнула дверь, закрыла на ключ, привалилась к ней спиной, переведя дух…

…За распахнутым окном, в которое лился уже рассвет, мелькали турки и гребцы в своих лохмотьях, слышался лязг железа, крики, время от времени раздавались выстрелы.

…Иван Кольцо и Агаджа перевернули в каюте все вверх дном, но оба были невредимы.

…Султанский ювелир ворочался на постели, глухо и бессильно визжал… Алена, стоя по-прежнему спиной к двери, молча смотрела на своего владыку.

…С треском упала дверь, вышибленная телом Агаджи, трюмный начальник с разрубленным плечом покатился по палубе, не выпуская, однако, сабли. Вскочил навстречу Ивану Кольцу, сабли их снова скрестились. Кольцо опять со страшной силой отшвырнул от себя турка, тот перелетел через борт в воду…

…За окном каюты Алены все та же суматоха. Какой-то турок с саблей бросил взгляд в окно, пробегая мимо, но тут же вернулся, закричал:

— Сюда! Хозяин здесь! Он связан…

И, не теряя времени, полез в окно. Просунул уже голову, плечи, вот-вот свалится на пол каюты… Алена смотрела на него в оцепенении… Наконец сорвалась с места, схватила тяжелый подсвечник, сильно размахнулась и ударила турка в затылок…

Турок обвис в оконном проеме, тяжелая кривая сабля с грохотом выпала из его рук.

В ужасе Алена отступила, прошептала:

— Вот и я… убила человека… Человека убила!

И осела на золоченое кресло.

Иван Кольцо, уже аккуратно подстриженный, в чалме и шароварах, Алена и Мария наблюдали, как бывшие гребцы, тоже переодетые в турецкую одежду, пристегивали к рукам мертвых турок кандальные цепи и сбрасывали трупы в воду. Алена сидела в белом кресле, Мария и Кольцо стояли по бокам.

— По двое кандалов цепляйте, — сказал Кольцо.

— Да и одна цепь с надежностью на дно утянет…

— А вы не жалейте… Тут кандалов много…

Судно шло под парусами по широкому Босфору, но оба берега были теперь видны, на берегах различались шпили минаретов густо расположенных сел, форты, замки, башни, даже апельсиновые рощи.

Иван Кольцо внимательно поглядел на Алену, опустив голову, помолчал, снова взглянул на нее.

— Нет, все-таки где-то я тебя, Алима, раньше видел. Блазнится вот — и все.

— В постели у какого-нибудь турка, — усмехнулась она. — Где ж еще?

— По-русски-то как тебя зовут?

— Забыла я…

— Господи, да Аленой ее зовут, — сказала Мария… И всплыло в памяти Ивана Кольца давнее-давнее — как сквозь густой туман увидел себя и Ермолая, связанных по рукам и ногам, валяющихся на земле, услышал, как сквозь вату, слова Аники Строганова: «Оковать! Чтоб другим неповадно было!» Их с Ермолаем поволокли куда-то, а в это время выскочила из-за лабаза длинноногая, лет 16, девчушка, повисла на Ермолае: «Родимый!» — «Алена! Аленушка!» — прохрипел Ермолай и, гремя ручными кандалами, погладил девушку по волосам.

…Застонал Иван Кольцо и проговорил, задыхаясь от волнения:

— Вспомнил! Ты была невестой Ермолая!

Застонала Алена, поднялась торопливо, отбежала к борту, стала тоскливо смотреть в воду.

Кольцо тоже подошел к борту, постоял, поглядел на вздымающееся из-за морского горизонта солнце.

— Что ж, Алена… И в кипятке ты варена, и на углях жарена… Чую я — доберемся мы теперь до родимых краев! А где-то там, на Дону али на Волге, и атаманствует Ермолай.

— И он… атаманом стал?! — воскликнула она.

— Давно-о…

— А нужна я ему теперь-то… такая?

Кольцо поглядел Алене в глаза, но ничего не сказал.

Ветер крепчал. На горизонте едва-едва виднелась теперь полоска земли. Судно неслось в бескрайние воды…

Прошло еще десять лет…

Солнце било в маленькие окна Грановитой палаты, бояре парились в своих тяжелых одеждах.

Сам государь Иван Васильевич, постаревший на двадцать лет, хмуро восседал на троне.

— Ну что ты, дьяче, еще хорошего нам скажешь? — угрюмо сказал царь стоявшему возле дьяку.

— В Ливонии, государь, шибко худо. Король польский Баторий собрал для взятия Полоцка сорок тыщ войска, шведы кинули на Нарву десять тыщ. Во Пскове осаждено боле двенадцати тыщ наших ратников. Помочь им нечем. Под Полоцком городом стоят три тыщи стрельцов и казаков, но им давно не давали жалованья, и воевать потому они не хотят. А платить, государь, нечем…

Грозный молча и зловеще смотрел на своих бояр.

— А на востоке, государь, тоже худо, — продолжал старый дьяк. — Сибирский хан Кучум начинает, видно, с Русью большую войну, собирает войско в поход на крепость твою Чердынь…