Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

– Выпейте кофе, Елена Николаевна, и подумайте еще немного, –мирно предложил лысый.

– А покурить можно? – спросила Лена.

– Да, конечно.

На столе появились сигареты «Парламент», зажигалка ипепельница. Лена, с жадностью отхлебнув горячего крепкого кофе, вытянула изпачки сигарету. Лысый любезно дал ей прикурить.

– Ну хорошо, а о чем вы так долго беседовали с двумябабульками на Малой Пролетарской?

– Я навестила мать своего старого знакомого. Это давняяистория.

– Я с удовольствием послушаю.

Лена спокойно выложила ему историю про стихи Васи Слепака.Кудряш слушал и думал о том, что на этот раз она говорит правду. Не всю,конечно, но правду. Он знал, киллер действительно когда-то писал стихи. Одно изего стихотворений было даже опубликовано в популярном молодежном журнале.Когда-то это воспринималось как анекдот…

– Трудно было пробить публикацию? – спросил он даже снекоторым сочувствием.

– Ну а как вы думаете? – улыбнулась Лена.

– А вам-то зачем это понадобилось? Что, своих проблем мало?

– Мне было очень жалко Васю Слепака… И тут послышался смех.Смеялся лысый, тяжело, с одышкой. Хохотали два молодых амбала, стоявшие вдверях.

– Жалко, говоришь? – отсмеявшись, произнес лысый и вытеркончиками пальцев выступившие от смеха слезы. – Ты бы лучше себя пожалела!

Он перешел на «ты». Лицо его окаменело. Желтые голые глазкиуставились на Лену так, что она невольно поежилась.

– По дочке-то скучаешь? – спросил он вкрадчиво. Ленамолчала. Она чувствовала, как все внутри у нее сжимается и холодеет, и ничегоне могла с этим поделать. Рука, державшая кофейную чашку, заметно задрожала.Лена поставила чашку на стол и сильно сжала руку в кулак.

– Скучаешь, – ответил за нее лысый и быстро облизнул тонкиегубы, – а поглядеть хочешь на нее?

У Лены сильно закружилась голова. «Этого не может быть, –сказала она себе, – он блефует. Этого быть не может…»

В руке у лысого появился маленький дистанционный пульт. Итолько тут Лена заметила в углу, на тумбе черного дерева, большой телевизор ивидеомагнитофон. Лысый нажал несколько кнопок. Экран засветился, и через минутуЛена увидела на нем широкую аллею истринского дома отдыха. По аллее бежалаЛиза, в своем ярком, разноцветном комбинезончике, в полосатой вязаной шапочке спомпоном. В одной руке она держала красное пластмассовое ведерко, в другой –плюшевую обезьянку. Она бежала на камеру. Ее румяное личико уже занимало весьэкран. Белокурые прядки выбились из-под шапки, огромные голубые глаза смотрелипрямо на Лену.

– Баба Вера! – закричала она весело, развернулась и побежалакуда-то в сторону.

В стороне, у обочины, стояла Вера Федоровна в теплой курткеи широких шерстяных брюках. Она наклонилась к Лизе, улыбаясь, поправила на нейшапку, застегнула кнопку комбинезона.

– Давай-ка я посмотрю, Лизонька, ножки у тебя не промокли? –сказала она спокойно и буднично.

Кадр сменился. Теперь снимали номер с балкона, сквозьстекло. Лиза спала, раскинувшись, в розовой фланелевой пижамке. Вера Федоровнавязала, сидя в кресле перед телевизором. Светящийся телеэкран отбрасывалбледные блики на ее спокойное, сосредоточенное лицо. Поблескивали стекла очков,съехавших на кончик носа, быстро двигались короткие спицы в руках. Картина быланастолько мирной и уютной, что Лене больше всего на свете захотелось сейчасоказаться в этой вечерней комнате, погладить рассыпанные по подушке шелковистыеЛизины волосы, поцеловать теплую щечку, на которой отпечатались складкинаволочки.

Вера Федоровна тяжело поднялась с кресла, подошла к кровати,поправила сбившееся одеяло и сделала именно то, что так хотелось сделать Лене,– погладила Лизу по головке, наклонившись, поцеловала ее в щечку и тихонькоперекрестила спящую девочку. Потом, сладко зевнув во весь рот, выключилателевизор и вышла из комнаты. Вероятно, она пошла в душ… "

Экран погас. Лена вытянула еще сигарету из пачки, закурила,стараясь унять дрожь.

– У тебя красивая дочка, – послышался голос лысого, – а вкого она такая беленькая? В мужа, что ли? Кстати, полковник твой еще в Лондоне.Когда он прилетает , не скажешь?

– Чего вы от меня хотите? – тихо спросила Лена и заставиласебя взглянуть в эти желтые голые глаза.

К журнальному столу бесшумно подошла глухонемая девушка и сталаубирать кофейные чашки. Лена не заметила, когда она успела появиться вгостиной.

– Понимаешь, – задумчиво продолжал лысый, – мне частоприходилось развязывать языки слишком молчаливым людям. Правда, в основноммужикам. Честно говоря, я не люблю иметь дело с бабами. Есть много всякихспособов. Ты женщина грамотная, фильмов много смотрела, книжки читала, знаешь,как это делается. Но к каждому человеку нужен индивидуальный подход. Вот ты,например, просто вырубишься сразу, потеряешь сознание, а то и помрешьненароком. Физическая боль – это, конечно, хороший способ разговорить молчуна.Но не люблю я этого, получается много шума, грязи и вони. Видишь, к тебе никтоиз моих ребят пока пальцем не притронулся. И не притронется. Более того, Лизутвою пока только на пленочку засняли. Ты видела сама, мы ребеночка тоже зряобижать не станем. Но, если все-таки придется, виновата будешь только ты.Поверь, мне не доставит никакого удовольствия показать тебе денечка черездва-три другое кино про твою красивую малышку.

Лена вдруг заметила, что глухонемая застыла у стола спустыми чашками в руках и, не отрываясь, смотрит на тонкие губы лысого.

– В общем так, – он легонько рубанул короткопалой ладонью повоздуху, – ты еще подумай как следует. Я тебя не тороплю. Время у нас с тобойпока что есть.

– Почему вы считаете, что я говорю не правду? – тихоспросила Лена.

Теперь глухонемая не отрывала своих ярко-голубых глаз отЛениных губ. Но никто, кроме Лены, этого не замечал.

– Странная ты женщина, – вздохнул лысый, – вот ублюдка назоне тебе жалко стало. А собственного ребенка не жалеешь. Или ты, может, несовсем врубилась, а? Ладно, даю тебе еще денек, до вечера. Сигареты сзажигалкой можешь с собой взять. И вообще, если нужно чего, не стесняйся. Я немурло, не хам. Никогда таким не был. Будем считать, ты пока что у меня вгостях.

Лену отвели назад, в маленькую комнатку. Только сейчас онапоняла, что комнатка эта находится в подвале. Когда дверь захлопнулась, Ленаупала ничком на голый матрас скрипучей кровати и стала горько плакать. Оначувствовала, что нет времени на слезы, что нельзя позволять себе сейчас этуистерику, но не могла остановиться. Слезы текли ручьями, она со злостьюразмазывала их по щекам. Да, чтобы успокоиться, надо хорошенько разозлиться.