Сокровища чистого разума - Вадим Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пойдём подышим воздухом. – И первым покидает кабину. Не спеша.
Проходит мимо кузельной башни, ласково проводя рукой по тёплому металлу – корда честно билась до конца, но обстоятельства… – спрыгивает в кузов, с улыбкой смотрит на потрёпанных друзей, усаживается на пустой ящик и достаёт трубку.
Он не сдался. Он устал.
– Двигатель? – спрашивает Каронимо.
– Колесо, – равнодушно отвечает Гатов.
А Мерса поднимает голову и молча смотрит на рули проскочившего вперёд цеппеля. Левая линза очков пошла трещинами, и алхимик жмурит этот глаз, смотрит на корабль только правым.
– Я правильно понимаю, что цеппель, который мы видим, – не наше такси? – негромко осведомляется Холь, помогая Агафрене спуститься в кузов.
– Ты понимаешь правильно. – Павел набил трубку и теперь поджигает длинную спичку. В шаге от него лежит раскрытый ящик с последними бомбами, но Гатова подобное соседство не беспокоит. – Такси задерживается. Извини.
Бааламестре принимается отряхивать от пыли рубашку. Мерса с преувеличенным тщанием протирает очки, и целую линзу, и разбитую. Агафрена крепко, до боли, сжимает руку инженера, тот нежно гладит её пальцы.
– Обидно, чуть-чуть недотянули, – ухмыляется Каронимо, решивший, что рубашка достаточно очищена от местной пыли. – Мы отлично шли, выражаясь языком скачек.
– До чего недотянули? – интересуется Мерса. – Что могло случиться в нашу пользу?
– К примеру – сильный ветер, который унёс бы цеппели к прожорливым стерчам, – тоном заправского писателя говорит толстяк. – На Менсале бывают ураганы?
Агафрена слабо улыбается.
– Хочу поблагодарить за то, что ты сделал, – произносит Холь, глядя Павлу в глаза. – Прости, что испортил план побега.
– Я должен был попытаться.
– Мы оба знаем, что ты не был должен, – усмехается Алоиз. – Тем более твои друзья.
Алхимик делает жест, означающий: «Не стоит благодарности». Бааламестре чуть пожимает плечами.
– Кстати, мы не знакомы. – Гатов глазами указывает на женщину и делает выразительные «глаза».
– Агафрена, позволь представить тебе Павла Гатова, – светски произносит Холь. – Того самого, о котором я много рассказывал.
– Очень приятно.
– Павел, моя невеста Агафрена.
– Вы очень красивы, синьорина, теперь у Алоиза есть то, чему я буду завидовать.
– А как же мой ум и талант? – смеётся инженер.
– Я завидую только тому, что есть.
Агафрена ждёт, что инженер разозлится, но тот продолжает смеяться, и женщина понимает, что Гатову позволено гораздо больше, чем остальным. И ещё она понимает, что впервые видит человека, которого Алоиз признаёт равным себе, а то и ставит выше. Агафрене хочется пригласить Павла в их большой дом на Луегаре… она ещё не хозяйка, но не сомневается, что станет ею, если… если им удастся покинуть Менсалу.
– Кто мы теперь? – негромко спрашивает Холь.
– Пленники.
– Чьи?
Гатов выдыхает дым и небрежно машет рукой на цеппель:
– Его.
– А он кто?
– Понятия не имею.
– Этот цеппель прилетел с Лекрийским, – сообщает Агафрена Павлу.
– Значит, мы пленники того, кто прилетел с губернатором, – сообщает Павел Холю.
И слышит в ответ ожидаемое:
– Я не хочу.
– Ты уже пленник. – Гатов пыхтит трубкой, видит, что Алоиз понял его неправильно, и поясняет: – О чём ты думал, когда решил показать публике своё злое дитя?
– Я…
– Какое дитя? – изумляется Агафрена.
– Речь об открытии… – По губам Холя скользит печальная улыбка – он понял. Ещё не до конца, поскольку не пережил и пятой доли того, что случилось с Гатовым, но суть уловил. – У меня не было выбора. Эскадра…
Цеппель заложил широкую дугу и почти развернулся, Руди торопится, боится, что учёные примутся разбегаться, однако они и не думают покидать кузов. Из Камнегрядки не убежать, Камнегрядка – западня.
– Сейчас твои резоны не имеют значения, – перебивает Алоиза Павел. – Сейчас ты пленник. Или беглец.
– Всё настолько плохо?
– Люди не видели того, что придумал я, просто догадались, и вот уже несколько месяцев мне приходится скрываться и прикидываться мёртвым. – Гатов вздыхает и смотрит на Холя так, как никогда раньше – без смеха, без шутки, с настоящей грустью человека, который ЗНАЕТ. – А ты своего ребёнка выставил на всеобщее обозрение.
– Злого ребёнка… – шелестит печальным эхом инженер.
– Представляешь, что он натворит, если останется без присмотра? Если его усыновят злые люди. Если…
– Замолчи! – просит Холь. И после паузы спрашивает: – Зачем ты это рассказываешь?
– Я не рассказываю, я делюсь, – отвечает Павел. – Я говорю не о тебе, а о себе. Та дрянь, из-за которой за мной гонятся галаниты, способна уничтожать города. А в сочетании с твоей гадостью…
Гатов отворачивается.
Воронки на месте цветущих поселений, расплавленные камни, горящие леса, трупы, трупы, трупы… И безжалостные ярко-голубые лучи, перечерчивающие небо в поисках цели.
– Что… – Голос дрожит, инженеру приходится откашляться. Тем не менее он находит силы продолжить: – Что ты предлагаешь?
– Я не знаю, что делать, – угрюмо отвечает Гатов. – Но вижу, что мы с тобой, Алоиз, крепко заигрались в гениев. И теперь будем платить.
– Ты сдался… – качает головой Холь.
– Ещё нет, – не соглашается Павел. И начинает выбивать трубку о борт. – Но мне не нравится то, что меня ждёт. То, что нас ждёт…
Цеппель возвращается. Изящный, аккуратный, он похож на дорогую межзвёздную яхту, что строят хвастливые богачи, но злобный ствол из носа портит впечатление. Артиллеристы добились желаемого – остановили бронекорду, – но не задраили порт, продолжая угрожать беглецам торчащим орудием. Артиллеристам нравится чувствовать себя победителями.
Цеппель возвращается.
Бааламестре нервно гладит «Гаттас», но не садится за него, потому что осталось всего двести патронов. Каронимо гладит чёрную коробку механизма и что-то шепчет себе под нос. «Гаттас» не отвечает.
Мерса тоскливо смотрит на последние бомбы. Их слишком мало, чтобы победить, и потому труба молчит, не разбрасывается смертоносными подарками.
Агафрена прижимается к инженеру, Алоиз улыбается, а потом решает наплевать на приличия, обнимает и крепко целует любимую в губы.
Гатов выбил трубку и теперь смотрит на рукоятку пистолета, торчащую из расстёгнутой кобуры Холя.
Цеппель возвращается.